Еще и Аркашка как сквозь землю провалился, отчего толстяку стало немного страшновато в этом изменившемся пространстве. Трясогузов остановил свое кресло и оглянулся назад, прикидывая, сколько километров он отмахал. «Примерно два», – мелькнул в голове ответ, явно его не удовлетворивший. Жаль, что у него не было счетчика, по которому бы он точно сказал, сколько проехал, а то получилось бы, что он преодолел всего лишь пятьсот метров, а это обидно…
Толстяк покачал головой: лезет же всякая чушь с утра. Тут же до него дошло, что тряска прекратилась, и вокруг стало спокойно. Он выдохнул и включил мотор на первую скорость: теперь не нужно никуда торопиться, даже если за ним гонятся головорезы из отдела наблюдения. Трясогузов пытался рассуждать здраво: если за час блуждания по коридору он никого не встретил, тогда можно говорить о том, что он не нужен никаким убийцам. Думать так было, конечно, приятно, но, с другой стороны, кто сказал, что они выполнили свой приказ и теперь не тронут лично его? И почему они должны прекращать поиски, раз свернули не в ту сторону? Диверсанты, скорее всего, люди пришлые, и, стало быть, с местной обстановкой не знакомы. Трясогузову вновь стало неприятно. «Значит – это дело времени», – ответил он сам себе, и от этого ответа его настроение еще больше испортилось.
Да, от той уверенности, которую он испытал пять минут назад, оглянувшись в пустой коридор, теперь ничего не осталось.
Толстяк вновь испуганно посмотрел назад, прислушиваясь к посторонним звукам. Нет, он ничего не слышал, но это совсем не значит, что никого нет рядом. Вдруг диверсанты используют какие-нибудь бесшумные приспособления, чтобы подкрасться к нему незаметно? Или идут таким путем, который ему неизвестен, и через несколько минут выскочат перед ним, как черт из табакерки?
– Вот же зараза! – вслух сказал толстяк: такие мысли тоже его не успокаивали, потому что не было выхода – разве что бежать отсюда, проходя сквозь стены…
Однако такой возможности ему никто любезно не предоставил, «одолжив» на время какой-нибудь специальный костюм или дав выпить чудесное зелье, позволявшее растворяться в кирпичах и бетоне. Оставалось то единственное, чем можно было воспользоваться для своего спасения, тем, что всегда было при нем – его ум.
При этой мысли он чуть не рассмеялся во весь голос: если бы у него был ум, он бы не сидел здесь, как загнанный заяц, и не пялился бы выпученными глазами в белый кафель стен коридора.