97
Пока ждем такси, дед и внук остаются наедине на улице, где почти невозможно дышать. Я говорю, что у меня дела, и беру ноутбук. Насколько легко мне удается вывести незнакомцев на откровенность – в этом и заключается значительная часть моего таланта, – настолько тяжело откровенничать с близкими. Даже с отцом мы практически не разговариваем, хотя именно ради него я прилетела в Тегеран. Замечаю его неспособность вытянуть из меня больше, чем «все хорошо», будь речь о моем браке или о том, как справляется мой сын, замечаю свою неспособность рассказать ему о себе. Тем не менее он боится, даже страшится нашего отъезда. Я тоже боюсь за него, ведь он останется в квартире один. Он уступил нам супружескую кровать, поскольку после маминой смерти спит в гостевой комнате.
Вот они возвращаются в дом, отец берет кошелек и снова уходит, чтобы купить молока. Это меня раздражает, так же как его, наверное, раздражает, что я решила поработать, вместо того чтобы провести оставшееся до отъезда время на улице вместе с ним: молоко он может купить и после нашего отъезда – до приезда такси, которое отвезет нас в аэропорт, остается всего двадцать минут.
Пять минут спустя отец возвращается, тяжело дыша. Молоко он купил только для того, чтобы успеть приготовить мне кофе с молоком. Он явно спешил, несмотря на боли в ногах и колени, которые сейчас, должно быть, трясутся, как желе.
* * *
Когда пытаться уснуть уже нет смысла, потому что на мониторе видно, что до Стамбула осталось всего ничего, капитан самолета осторожно сообщает, что нам придется приземлиться в Анкаре: какому-то пассажиру требуется медицинская помощь. Припоминаю объявление, сделанное сразу после взлета или даже до него – мой сын уже успел задремать: есть ли на борту врач? На мониторе видно, как самолет разворачивается – медленно, словно черепаха. Все пассажиры опоздают на свои стыковочные рейсы, что особенно неприятно, когда ты устал и время ожидания не подходит для чтения. Конечно, мы ничего не можем поделать, никто не жалуется и не спрашивает, что случилось; должно быть, что-то серьезное, и в этой задержке есть своя красота.
Красота? Да. В том, что столько людей безропотно терпят неудобства ради больного, который нуждается в помощи, – причем не только пассажиры этого самолета, но и экипаж, который, вероятно, уже с нетерпением ждал окончания смены, и даже пассажиры следующих рейсов, которые задержатся из-за нашей задержки. «Турецкие авиалинии» обслуживают больше городов по всему миру, чем любая другая авиакомпания, – это целый механизм, и мы теперь стали шестеренкой, которую временно остановили из-за больного пассажира. Конечно, пассажиры следующих рейсов не узнают причину задержки и, вероятно, будут ворчать, как я ворчу каждый раз, когда мой рейс отменяют по техническим причинам, как это обычно называется. Сегодня, по крайней мере, причина человеческая.