Старик, бабка, и та, кого он называл внучкой, тянули репку второй день. Или третий. Или, может быть, уже годы. Время в огороде текло иначе. Солнце не двигалось по небу – оно словно зависло, будто боялось приблизиться.
Из под земли доносился всё тот же влажный, глухой треск, словно под корнями ворочалось что-то большое, не рожденное, но уже живое.
Они возвращались в дом только на ночь – если это можно было назвать ночью. Тьма не наступала. Она подкрадывалась, медленно, не сверху, а снизу – вытекала из подвала, из щелей, из узлов дерева на стенах.
Тени жили своей жизнью. Кукла в чулане больше не сидела – она стояла у зеркала. Иногда её лицо было другим.
Однажды утром старик вышел к колодцу. Воды там уже не было, только чёрная гладь на дне – как зрачок умирающего зверя. Он наклонился – и услышал, как кто-то зовёт его по имени, но голос был его же, только детский, потерянный.
С тех пор он не утолял жажду.
На следующий день пришла собака. Жучка. Уже давно издохшая и закопанная под яблоней. Она шла, хромая, с вывернутой лапой и пустыми глазами. Бабка молча впустила её в круг. Она легла у репки и начала рыть землю перед ней, как будто слышала сердце, бьющееся в глубине.
Иногда, когда репка содрогалась, на её кожуре проступали следы рук – будто кто-то изнутри давил, царапал, умолял. Но стоило моргнуть – и они исчезали.
– Поможешь, подруга? Помнишь, как мы ловили мышей в сарае? Всё возвращается. Всё вылезает.Старик позвал Жучку:
Жучка взвыла. Хрипло, по-собачьи. Но в этом вое был человеческий отголосок.
Репка стала гнить. Но не умирала. Она воняла, как мертвец, забытый в поле в солнечную погоду. Листья расползались, и в них кишели мелкие белые черви – безглазые, с лицами младенцев. Внучку стало невозможно удерживать в доме – она смеялась, когда они ползали по рукам.
– Они щекочут, дедушка, – говорила она. – Они шепчут. Там под землей… там мама.
Старик не ответил. Он и сам слышал голос. Временами – голос дочери. А иногда – свой собственный, но со стороны, как будто он уже умер, а кто-то лишь надел его оболочку.
К вечеру земля треснула. Из-под репки вырвался пар – тяжёлый, липкий. И из него вышло нечто.
Кот. Рыжий, как и прежде. Но с лишним глазом на лбу. Он подошёл, сел, и заговорил.
– Ещё одного зови, – сказал он. – Иначе корень не отпустит. Он требует замыкания круга.