Ольгерт был несчастным, покинутым ребёнком, на которого давили рамки общества так же, как и на всех, а родители не возвращали ни капли любви в ответ на его старания. Он был заперт в роли нелюбимого сына, голодного по человеческой любви. И сошёл с ума из-за нехватки этой самой любви.
– С самого рождения я воспитывался матерью. Ты знаешь, какой она человек. Ну или хотя бы догадываешься… – видимо, вспомнив, что у меня есть некоторые проблемы с памятью, добавил он. – И мой мир по понятным причинам был и остаётся сильно ограниченным ей. Будто бы личная собачонка, я должен всё время заглядывать ей в рот и делать всё, что она пожелает. Прости, но наша мать – невыносимый человек, одно нахождение с которым сводит с ума. Когда у неё были приступы «болезни», мне приходилось притворяться девочкой, ведь матушка всегда желала иметь дочку. Иначе её истерики не заканчивались. При этом личный врач заверял, что с ней всё в порядке. Все остальные члены семьи были обособлены от нас с ней, и потому я не мог получить ни поддержки, ни толики внимания. А если и пытался – матушка обращалась в фурию и сажала меня на «оздоровительную» диету, состоящую из воды (если везло, были ещё украденные мной с кухни объедки). Я был обижен и на тебя, и на старшего брата: вы не замечали моих печалей. Да и на отца, чего греха таить. Тогда, когда я доходил до самого пика отчаяния, мне казалось, что я голыми руками придушу матушку и сбегу в монастырь.
Признание подростка осело тяжёлым камнем на моём сердце. Мурашки пробежали по коже, и внутри всё похолодело. Однако я спросила чуть дрогнувшим голосом:
– Тогда почему вы сейчас так хорошо с нами ладите?
Габриэль посмотрел на меня с удивлением, но ответил:
– Я думал, ты спросишь про жажду убийства… Всё изменила трагедия, которую ты учинил. Пусть она и принесла миру много плохого, но для нашей семьи, нет, для меня и для Михаэля это обернулось лишь пользой. Я не могу и не буду говорить за главу, какой жизнью он жил, но ты ведь видел эти жуткие шрамы на его спине?
Я кивнула.
– Новые больше не появятся. Пойдём.
Габриэль поднялся со ступеней и двинулся в сторону кареты. Я помедлила, проглатывая глубокую пугающую боль, всё никак не растворяющуюся в воздухе.
– За время твоего заключения мы с братом пришли к союзу: смогли наконец-то поговорить и стать друг другу не просто сожителями одной крови, а братьями. – Подросток улыбнулся. – Мы даже дошли до интересной мысли: «Почему из нас троих сошёл с ума Ольгерт? Ведь мы тоже были близки к тому, чтобы натворить дел». Знаешь, что поняли?