Братья, после того как я передала им послание от Люциуса Мора, понимающе держались от святого на расстоянии и откровенно напивались, радуясь возвращению в мир аристократии. Лично для меня это было неприемлемым, но среди аристократов – особенно под конец вечера – людей, способных мыслить рационально, почти не осталось. Так что тут уж трезвенники воспринимались как белые вороны.
На моменте, когда глава уже сидел с влажными от слёз глазами, с печалью глядя в сторону Хельги, уходящей в сопровождении братьев и Люциуса, я поняла, что пора сматывать удочки и возвращаться в поместье. По непонятному мычанию главы стало окончательно ясно: он со мной полностью согласен. Габриэлю, находящемуся неподалёку от нас, долго объяснять расклад дел не пришлось, так что он тоже моментально вознамерился отправиться домой.
Вместе со слугами усадив никакущего Михаэля в карету, я направилась искать младшенького, затерявшегося в процессе транспортировки. Мне повезло: он быстро нашёлся. Стоял на четвереньках за густыми кустами и филигранно выворачивал желудок, подкармливая местную флору непереваренным алкоголем.
Сначала я подержала ему волосы, а затем помогла встать и повела теперь уже его в сторону кареты, но тот вдруг воспротивился.
– Давай я глотну воды и посижу немного, потом поедем. Иначе меня укачает.
Кивнув брату, я оставила его сидеть на лестнице, а сама метнулась за водой. Вернувшись, присела рядом, протянув ему бокал. Прополоскав рот и, что удивительно, окончательно протрезвев, Габри тяжело вздохнул.
Мы недолго сидели в тишине, наблюдая, как изредка уезжают гости, утомлённые вечером, а после брат заговорил:
– Знаешь, Ольгерт, я всегда тебе завидовал.
– …Что?
Я так удивилась этому признанию, что аж вытянулась как струна и во все глаза уставилась на подростка. Тот поймал мой шокированный взгляд, грустно улыбнулся и сказал:
– Сколько я себя помню, ты был свободен. Сам выбирал, что тебе интересно; совершал самые неожиданные поступки, о которых я даже не мог предположить. Нет, я не оправдываю тот ужас, что ты устроил, не подумай! Тот кошмар, который ты так легко обрушил на эти земли, был чудовищным и непростительным. Но тебя никто не сдерживал, это была целиком твоя воля.
«Нет, он совершенно точно не протрезвел…»
– Я не… Я не думаю, что это было исключительно волей Оль… Исключительно моей волей, – покачала головой я. – И всё ещё не понимаю, о какой свободе вы говорите.