– Челом бью тебе, о муж, чьи речения полны сокровенного смысла, а деяния отмечены печатью нездешней мудрости! – начал Богдан, стараясь говорить как можно более внушительно, но от волнения голос его слегка дребезжал, как и самовар на груди. – Не ты ли тот избранник Фортуны капризной, кого само Небо уготовило мне в сподвижники на стезю великих свершений, дабы вместе мы очистили землю сию от скверны многоликой и имя свое вписали в скрижали вечности золотыми письменами?
Филя моргнул. Потом еще раз. Такого набора слов он не слышал, кажется, никогда, даже от самых пьяных попов или заезжих шарлатанов, продававших «слезы единорога». Он внимательно оглядел Богдана с головы до ног, пытаясь понять, не сбежал ли тот из ближайшего сумасшедшего дома или, может, это какой-то новый вид вымогательства. Однако вид у «героя» был хоть и нелепый, но искренний, а глаза горели таким фанатичным огнем, что Филя на всякий случай решил подыграть. Мало ли что у этих блаженных на уме.
– Э-э-э… Стезя, говоришь? – Филя почесал свой небритый подбородок, изображая глубокую задумчивость. Его взгляд быстро оценил ржавые «доспехи» Богдана, пытаясь прикинуть их рыночную стоимость на вес (скорее всего, нулевую). – А стезя эта, мил человек, она какая? Златом-серебром усыпана, аль коврами персидскими устлана? И харчи на ней, на стезе-то твоей, как – от пуза аль впроголодь? А то, знаешь, на пустой желудок и скрижали вечности как-то не очень аппетитно выглядят. Да и скверну всякую гонять сподручнее, когда силенки есть.
Богдан, не уловив ни грани сарказма и практицизма в речи Фили, воспринял его вопросы как очередное проявление пытливого ума, стремящегося к познанию всех аспектов грядущей миссии.
– О, нет, достойнейший из смертных! – с жаром воскликнул Богдан, взмахнув рукой, отчего его щит из бочечной крышки едва не снес со стола остатки трапезы предыдущего посетителя. – Стезя наша терниста и полна лишений, ибо ведет она не к благам земным, что прах и суета, а к вершинам духа и славе неувядаемой! К избавлению отчизны от пут мракобесия и засилья сил… э-э-э… несимпатичных! К рассвету новому, где каждый будет сыт… э-э-э… правдой и светом познания! Ты постигаешь ли величие замысла сего, о прозорливец?
Филя глубокомысленно кивнул, хотя «величие замысла» его пока мало трогало. А вот слово «отчизна» снова заставило его маленькие глазки хитро блеснуть. «Рассвет», «правда» и «свет познания» – это все, конечно, хорошо, но на хлеб не намажешь. А вот «отчизна»… если она достаточно велика и богата, то и «силы несимпатичные» там могут водиться весьма состоятельные. И при «избавлении» ее от этих сил, если правильно пристроиться к «спасителю», глядишь, и самому что-нибудь обломится.