«Теперь ты, – обратился он к своему творению, любовно поглаживая щербатое лезвие, – нарекаешься Громобоем! Аль Карателем Нечисти! Дабы всякая тварь дрожала, лишь заслышав свист твой богатырский!» Свиста, впрочем, от этого орудия труда (или войны, по богдановой версии) добиться было бы затруднительно, разве что глухого стука при падении.
Настал черед испытаний. Увидев особенно наглый куст крапивы, что уже почти перелез через забор к соседям, Богдан решил опробовать свой Громобой-Каратель в деле. Он принял воинственную стойку (подсмотренную на лубке «Бой Добрыни с семиглавым попугаем»), замахнулся… и с глухим «хрясь» (это, кажется, треснуло древко) обрушил «меч» на зеленую супостатку. Крапива, презрительно качнувшись, лишь слегка примялась, словно от дуновения ветерка, и осталась стоять, как ни в чем не бывало, всем своим видом демонстрируя полное пренебрежение к героическим усилиям Богдана.
На мгновение лицо героя омрачилось. Но лишь на мгновение. Он тут же нашел единственно верное, с его точки зрения, объяснение этому фиаско.
«Ага! Хитер ты, Каратель мой!» – с понимающей усмешкой сказал он, погрозив пальцем ржавой косе. «Вижу, вижу! Силы свои бережешь для врагов истинных, для супостатов окаянных, а не для травы сей ничтожной! Мудро, мудро! Негоже богатырскому мечу на сорняки размениваться! Пусть себе растет, нечисть зеленопузая, до поры до времени!»
И, удовлетворенный этим глубокомысленным выводом, Богдан прицепил «меч» к поясу (сделанному из старой вожжи), где тот немедленно запутался в полах его хламиды, грозя ежеминутно подсечь своего владельца. Но разве такие мелочи могли остановить истинного героя, идущего спасать Русь? Разумеется, нет. Ведь впереди его ждал еще поиск верного коня. А это, как подсказывал ему внутренний голос (или просто урчание в желудке), обещало быть предприятием не менее захватывающим.
Часть 3: Непокорная Бурушка-Косматка.
Доспехи сияли (в основном ржавчиной), меч-Громобой грозно (и весьма неудобно) болтался у пояса, но какой же богатырь без верного коня? Образ Ильи Муромца, пешком идущего на Соловья-Разбойника, никак не вязался с богдановым представлением о героическом эпосе. Его взгляд, полный ратных дум и слегка затуманенный длительным отсутствием горячей пищи, обшарил окрестности. Увы, в его собственном хозяйстве, как уже упоминалось, из четвероногих (или двуногих, способных нести седока) имелась лишь вышеупомянутая Пеструха, курица с явно негероической одышкой, да старая кошка Мурка, которая на предложение «послужить делу спасения Руси верхом» ответила бы, скорее всего, презрительным фырканьем и глубокой царапиной.