– Что, и на пивасик не подкинете? – изумился Хрусталёв.
– Бог подаст, – Екатерина была неумолима.
Старикашка поволокся прочь, о чем свидетельствовали удаляющие шаркающие звуки. Оставшись без направляющей руки, Матвей сделал шаг, памятуя, что в прихожей у него вся малочисленная мебель расставлена по стенкам, и тут же наткнулся на что-то, зацепился и пролетел вперед наподобие тарана. «Должно быть, Катька чемодан не убрала…», решил Благолепов, охнув от боли в бедре… «а тут-то, что раскидала?..»
– Во-о-он как… – Вновь возмутилась Катенька.
Матвей разозлился – и чего за«вон»кала?
– Как твой Хилок? – спросил агрессивно и вместе с тем с намёком – мол, пора перейти к обсуждению транспортных коллизий и прекратить оценивать его способность передвигаться.
На удивление, разозлил сестру еще больше, она завопила с нотками истерики в голосе:
– Я просила тебя прекратить употреблять это прозвище применительно к Вольдемару! Да, он не так родовит, как нам хотелось бы. Но, если уж смотреть честно, и наша фамилия кровей не царских. Не зря наш пра-пра-хрен-знает-какой-дедушка был – Благолепов! – явно топоним поповского происхождения. Хвала ему – выбился в люди, дворянством потомков осчастливил. Да только твоей-то заслуги в том нет – нечем и чваниться!
«Что за цирк?» – удивился Матвей. И от удивления сказал то, о чем и не думал прежде говорить.
– Я интересовался, Катя. Наша фамилия идет от слова «благолепие» – красота, великолепие, то бишь. Наши предки были величественно красивы, а поп-расстрига тут совсем не причем.
– Вот! – взвизгнула сестра. – В этом – весь ты! Только себя превозносить и умеешь.
– Абсурд какой-то, – бормотнул Матвей и сказал во всю мощь своего голоса (не заорал, как хотелось – не мог же он орать на сестру после стольких лет разлуки?) – Стоп! Я не знаю, что за бред ты несешь, но точно знаю, что не хочу его слышать.
Получилось очень внушительно – аж где-то поблизости что-то откликнулось хрустальным перезвоном.
– Мэтью… – сбавила тон сестра и прозвучало с укоризной.
Это выхолощенное «Мэтью» подвело Благого к рубежу терпения.
– Всё, Катя, всё. Я – ничего не вижу, и хочу сейчас только одного – покоя.
– Не видишь? – переспросила Екатерина удивленно и вдруг заголосила, как торговка на рынке. – Наталья!
Едва переливы её голоса отзвучали в стенах комнаты, послышалась легкая рысь женских шажков.