Максим приблизил изображение. Что за чертовщина? Нацарапанный кот не был похож ни на одну известную ему породу. Он был похож на тень кота, на его искаженное, болезненное эхо. Он на мгновение почувствовал легкий озноб, как от сквозняка, хотя форточка была закрыта.
– Что, Гнездов, опять привидений ловишь? – раздался за спиной насмешливый голос Верки из отдела рекламы. – Пал Палыч асфальт ждет. Горит, говорит.
Максим быстро свернул изображение.
– Да так, – буркнул он, – изучаю местный фольклор. Очень, знаешь ли, познавательно.
Но образ искаженного кота уже засел у него в голове, как заноза. Что-то в нем было… не то. Совершенно не то.
5.
Школьный коридор гудел, как растревоженный улей. Перемена. Воздух, спертый и тяжелый, пах потом, дешевыми дезодорантами и меловой пылью, которая, казалось, въелась в сами стены, выкрашенные в унылый казенно-зеленый цвет. Смех, крики, топот сотен ног сливались в единый, давящий на уши гул. Стас Прилукин старался быть невидимкой, призраком, скользящим вдоль стены, мимо гогочущих стаек одноклассников, мимо запертых дверей кабинетов, за которыми, как он знал, таились не столько знания, сколько скука и непонимание. Его рюкзак, оттягивающий плечо, был набит не только учебниками, но и парой толстых альбомов – его единственными настоящими спутниками.
Он почти добрался до своего спасительного уголка у окна в конце коридора, где можно было переждать бурю, когда перед ним, словно из-под земли, выросли две фигуры. Оксана Кривцова и Петр Семибратов. Королева и ее верный цепной пес. Оксана – высокая, яркая, с копной вызывающе рыжих волос и глазами цвета холодного осеннего неба, в которых всегда плясали насмешливые искорки. Петр – широкий в плечах, коротко стриженый, с лицом, будто высеченным из грубого камня, и пустым, бычьим взглядом.
– О, смотрите-ка, кто тут у нас ползет, – протянула Оксана, ее голос, как хлыст, стегнул по нервам Стаса. – Наш знаменитый художник! Прилукин, ты сегодня опять всю ночь кошмары рисовал? Или, может, портрет своей прекрасной дамы? Ах, да, у тебя же ее нет.
Смешки ее свиты, всегда ошивавшейся поблизости, добавили яда в ее слова. Петр хмыкнул, переминаясь с ноги на ногу, и сделал шаг вперед, нависая над Стасом, который инстинктивно вжал голову в плечи.
– Слышь, Пикассо, – басовито прогудел Семибратов, ткнув Стаса пальцем в грудь так, что тот отшатнулся. – А чего это ты все мрачное такое малюешь? Рожи кривые, дома разваленные. Ты бы лучше… сиськи нарисовал. Большие. Оксана, тебе нравятся большие сиськи на картинках?