А над всем этим – тревожное спокойствие. Угрюмая тишина между окриками, будто лагерь сам замер, прислушиваясь, не ползёт ли из болот нечто, способное нарушить его железный ритм.
Работы было море. Меня поставили долбить породу, таскать камни – всё ради какого-то подземного города. Не знаю, на чём они основывались, но видимо, что-то знали. Под лагерем, якобы, было древнее место – и копали мы не просто землю, а слои прошлого.
Я числился еретиком только по бумаге, но надзиратели меня стороной не обходили – и не доверяли. А заключённые – побаивались. Им достаточно было клейма. Значит – если меня заклеймили, значит, было за что… или будет.
Однажды, в перерыве, когда я копал очередной тоннель у карьера, ко мне подсел старик. Щуплый, живой, с быстрыми глазами. Не рассказывал, за что попал, и выглядел скорее как старый вор, чем как преступник. Но умом не обделён. Разговор завязался быстро – о жизни, семье, еде…
Я рассказал ему, как по дороге в болоте кто-то пропал.
Старик хмыкнул:
– А-а… Так это болотная Мясница, – сказал он с видом человека, упоминающего соседку с рынка. – Не удивлён, что вас поторапливали. Ты, надеюсь, сам её не видел?
– Нет.
– Тогда слушай.
Он поудобнее уселся на куче камней, и заговорил, понижая голос:
– Здоровенная, худая, как береза, карга. Вечно шепчет всякие мерзости. У неё вместо глаз – два гниющих углубления, кишащих мухами. Рот до ушей, волосы спутанные, как воронье гнездо: в них черепа птиц, клочья меха, ржавые гвозди. А руки…
Он замолчал, будто вспоминая что-то неприятное.
– Милая, однако, эта ваша карга, – хмыкнул я, борясь с подступающей тошнотой. – И как давно вы знакомы?
– С тех пор, как она пыталась схватить Бориса. Только мы тогда были шустрее. Хоть и страшная, а неуклюжая. Но я тебе скажу: не услышал, как она подошла. Будто все звуки исчезли. Ни хруста, ни шороха, ни птички – только её шепот…
Он замолчал, посмотрел в темноту, и добавил почти шепотом:
– Говорят, зовут её Алисой. Когда-то – девочка. Потерялась. А теперь…
– …Чудовище? – подсказал я.
– В точку, – кивнул он, медленно, как бы признавая: теперь и ты – тоже в курсе.
Так и проходили недели: подъём, работа, вечерняя игра в шашки или кости – иногда с рюмкой самодельной дряни – и сон. Всё одно и то же, но в этом был ритм. Ритм – это почти как порядок. Почти как жизнь.