Но главное – мой отец. Он что-то знал. Что-то сделал. А я был слишком близко к истине.
«Если они не могли его запугать, они выбрали меня».
И тогда меня записали в хроники: «Сын еретика. Соучастник экспериментов. Предатель веры».
И это уже нельзя было стереть.
А что было потом?
Очнулся я в карете, трясущейся на ухабах. Вокруг – галдёж других невольников.
«На болота», – подумал я. Дробить породу.
Я слышал: «не видел болотных городов – не знаешь настоящей архитектуры». Говорили, руины там – как сны, оставшиеся от титанов. Я всегда считал это поэтическим преувеличением.
Но я убедился сам: они не врали.
Я ещё не знал, что меня ждёт под землёй. Но уже тогда, лёжа среди рвоты и гари, услышал шёпот. И понял – не всё из них принадлежало людям.
***
– И что? В этом и будет твоя глупость? – холодно, но с искренним интересом спросил незнакомец.
– Не совсем, – втянул воздух Сернан. Голос его был ровным, но в нём уже не было жара. – Это всего лишь маленькое, но важное звено в длинной цепи… моих решений и обстоятельств.
Он говорил спокойно, но внутри что-то сжималось. Он жалел не только о жене. Каждый винт, ввинченный в живое ядро, обнажал не просто старую ошибку – собственную пустоту, заполнявшую его изнутри.
– Не кори себя, – перебил незнакомец. Голос его стал тише, почти сочувственный, но всё ещё сдержанный. – У меня остались вопросы. Один, в частности: как никто не заметил отсутствие суда? Я думал, Империя… бюрократична до скрежета.
– Скорее всего, в этом замешан сам Витольд – один из инквизиционных судей, – ответил Серн, опуская взгляд. – У таких, как он, достаточно полномочий, чтобы клеймить предателей Церкви без полноценного процесса. Им доверяют. А он просто… подделал всё. Документацию, улики, подписи.
Он выдохнул, коротко, почти с сожалением:
– Всё это… вместе с остальными обстоятельствами, сделало задуманное возможным. И если бы я знал, к чему всё это приведёт…
Слова повисли в воздухе, как недосказанная молитва. Он не договорил – и, возможно, уже не хотел.
– Ну и что же было дальше? – спросил незнакомец. Его голос звучал спокойно, почти обволакивающе, и звенел в унисон с той звенящей пустотой, что окружала их – как струна в тишине.
– Ага. И жили все дружно и счастливо, – усмехнулся Сернан. В его голосе сарказм звенел звонче стали. Серн на мгновение прикрыл глаза. Образ лимба рассыпался, словно пепел, и на его месте возникло нечто более вязкое, тяжёлое.