Соколов искал человека. Он хотел найти руку, которая держит нож. А я все отчетливее понимал, что ножа нет. Есть лишь серия смертельных «опечаток» в тексте мироздания. И кто-то – или что-то – заставляет всех нас верить, что эти опечатки складываются в осмысленное, зловещее предложение. Я закрыл папку. Музыка Билла Эванса закончилась, и в тишине игла тихонько шуршала по последней дорожке пластинки. Этот звук всегда успокаивал меня. Но сегодня он впервые показался мне тревожным. Словно шепот чего-то огромного, нечеловеческого, что просачивалось сквозь стены моей квартиры.
Ключ в замке. Поворот. Один. Второй. Третий. Дверь поддается, и в щель врывается чужой воздух. Он пахнет влажным асфальтом и выхлопными газами, и этот запах бьет в нос, как нашатырь. Я стою на пороге, как пловец перед прыжком в ледяную воду. Последний оплот – тонкая линия дверного проема. Я делаю шаг. И мир обрушивается на меня. Не как лавина, а как медленно опускающийся пресс. Звук. Тысячи разрозненных звуков сливаются в единый, монотонный, низкочастотный гул. Скрежет колес метро где-то под ногами. Вой сирены где-то вверху. Бесконечный шорох шин. И голоса, сотни голосов, которые сплетаются в безликий гобелен из слов, смеха и кашля.
Я иду по улице, втянув голову в плечи. Каждый шаг – усилие воли. Я чувствую себя голым, с содранной кожей. Город смотрит на меня. Не люди, нет. Люди не замечают меня, они спешат по своим делам, их лица – смазанные маски с одинаковыми выражениями озабоченности или усталости. Смотрит сам Город. Смотрит сотнями оконных глаз. Смотрит неоновыми зрачками рекламных вывесок, на которых улыбающиеся люди предлагают мне купить счастье в кредит. Огромный цифровой щит на крыше дома напротив. На нем сменяются картинки: идеальная семья на фоне идеального газона, шипучий напиток, новый смартфон. Лицо девушки с рекламы смотрит прямо на меня, и на долю секунды ее запрограммированная улыбка кажется мне хищным оскалом.
Я спускаюсь в метро. Там гул становится плотнее, ниже. Теплый, пахнущий озоном и человеческими телами воздух давит на барабанные перепонки. Поезд вырывается из тоннеля с воплем терзаемого металла. Двери разъезжаются с пневматическим шипением, выплевывая одну порцию толпы и заглатывая другую. Меня вносит внутрь. Я стою, зажатый между чужими телами, стараясь не дышать, не смотреть по сторонам. Смотрю на свои ботинки. Вагон раскачивается. Мелькают огни тоннеля. Я чувствую биение этого механизма. Ритмичный стук колес, как гигантский метроном, отсчитывающий секунды бессмысленной жизни. Мне кажется, что все мы – не пассажиры. Мы – кровяные тельца, несущиеся по артериям этого бетонного чудовища, этого суперорганизма, которому нет до нас никакого дела.