Так ласково оно глядело…
Глаза прищурить не хотелось.
Лучами вымолвить сумело —
А долететь найдется смелость?
И тут же в солнечном сплетении
Дыхнуло чувство неземное,
Такое странное волнение,
Волнение…
Волнение – какое!..
Тогда подумалось Ивану,
Что с солнцем можно говорить.
И откровенно, как в романе,
Святую тайну разделить.
И смысла в том совсем не меньше,
Чем в разговоре с человеком.
Ведь солнце может человечней
Понять и молча докумекать.
Иван прикрыл глаза от капель,
Что луч оставил на ресницах, —
Увидел летчик-испытатель
Себя в ребяческих зарницах.
Всё детство Ваня ждал полета
На небо, в космос, на луну.
Прыжок отчаянный… с комода
Восторга крик дарил ему.
Потом деревья, крыши дома —
Мечта рождалась и взрослела.
И стала в нем настоль весома,
Что всем пожертвовать велела.
За перелет в соседний дом
Готов поставить всё на кон.
К тому же в доме том жила
Настёна, девочка одна.
Поздней, в ученьях на Урале,
С разбегом первого полета,
Когда в висках столбы вбивали,
Мечтать и думать неохота,
Он вспомнил этот дом заветный —
Волненья, сотворенные мечтой,
Забвение в предчувствии мгновенья,
Зовущего полета над землей!
Любуясь бездны синевою,
Не видел воздух в высоте,
Лишь небо есть над головою:
«Подняться в воздух – не по мне».
Извечной целью устремлений,
Исканий смыслов и надежд,
Не воздух и не атмосфера —
Небесный омут был для всех.
Любой боится из людей —
А Ваня знает офицеров —
Отдаться смерти без идей,
Любви или священной веры.
Никто б не захотел лететь,
Будь наверху банальный воздух.
Он для вдыхания – пьянеть
Прелестным запахом черемух.
Так летчики во злобе дня
Любили посудачить о высоком.
Большое было в них всегда,
Иван их обращал к истокам.
Иван моложе был других,
Но мысли старше были многих.
Любовь и дружбу находил
Товарищей, к морали строгих.
Был у Ивана несомненный дар —
Умел молчать невинно и приятно.
Беседа, даже перейдя в разгар,
Складна была невероятно.
Определенностей любезно избегал,
Ответам «да» и «нет» не делал выбор.
Их в разговоре ловко заменял
Спокойною и ласковой улыбкой.
Предпочитал выслушивать других
И мнением своим не наслаждался.
Кто, в карты проигравшись, подходил —
От горестей своих освобождался.
Был предан небу и своей жене,
Молоденькой красе Анастасии.
Что в небе оставлял, она вдвойне
Любовью заполнять могла красивой.