Акула говорит об одиночестве своего существования, о том, как другие разбегаются при ее приближении. Тюлень слушает всем своим существом, его большие, серьезные глаза не отрываются от нее.
Проходит время, и они обнаруживают, что сближаются, не только по расстоянию, но и по духу. Они плывут бок о бок, исследуя скрытые уголки океана, разделяя молчание, которое говорит громче слов. Хотя они такие разные – один нежный и открытый, другой сильный и осторожный – они находят гармонию в этих контрастах.
Однажды, когда они плавали вместе в тихих объятиях глубин океана, акула внезапно остановилась. Она повернулась к тюленю, ее острый силуэт вырисовывался на фоне глубокой синевы позади нее. Ее голос был тихим, почти дрожащим, как будто ей самой слова эти были не приятны.
«Знаешь, – начала она, отводя взгляд от него, – ты слишком нежен, слишком мил… Я боюсь причинить тебе боль. Мы становимся слишком близки, и я… Я к этому не привыкла».
Тюлень замер, его большие, нежные глаза широко распахнулись, ища в ее глазах тепло, на которое он привык полагаться. Но теперь ее взгляд был далеким, настороженным, как будто она возводила стены в той самой воде, которую они делили.
На мгновение он оцепенел, слова проваливались в него, как камни. Потом появилась тяжесть в груди, глубокая боль, которую он не мог остановить. А затем безмолвные слезы показались на его глазах и соскользнули, исчезнув в бескрайнем море.
Акула, конечно, не могла их видеть. Океан был милостив к нему. Но его лицо, его прекрасное, открытое лицо, не могло лгать. Его ласты нервно подергивались по бокам, его мягкий рот дрожал, когда он
боролся с рыданиями, стараясь успокоиться.
Он посмотрел на нее, его взгляд пытался сказать то, что не мог сказать голос. Он хотел сказать ей, что все в порядке, что он понимает, но глаза выдавали его. Они были слишком честными, слишком искренними, пылающими болью, которую он не мог скрыть.
Акула колебалась, ее уверенность ослабла. Она почувствовала перемену, этот невидимый барьер в воде, тяжесть, которой не было раньше. И хотя она не могла видеть его слез, она почувствовала печаль, исходящую от него, и заполняющую пространство между ними.
Тюлень судорожно вздохнул, наконец обретя голос. Он был тихим, как всегда, но теперь в нем была хрупкость, тихое отчаяние, которое он не мог скрыть. «Я не боюсь, что мне будет больно», – сказал он и его голос дрожал. «Я боюсь потерять тебя».