– Да лях это! Я их за версту чую, – сказал тот, кого называли Баламутом, продолжавший стоять у меня за спиной. Затем схватил меня за шею и вытащил нож,– ляху кровушку пустить, вобче, дело святое.
– Чурила! – обратилась женщина к дядьке-монолиту. – Утишь своего пса, разбрехался.
– Да, Матушка,– подобострастно закивал дядька с посохом.
– Сгинь,– цыкнул он на Баламута.
Тот пожал плечами, мол, мне то что, и вышел за дверь.
И только тут я заметил, что справа от меня, то же на коленях, стоит какой-то тщедушный старичок. Взъерошенный, всклокоченный, в рванине, искоса поглядывающий на меня.
– Я очень извиняюсь, – опять я обратился к женщине, как к самой старшей, – пожалуйста, верните мне мою одежду… и попить бы чего-нибудь… и есть очень хочется и в больничку мне надо – у меня ожог, наверное, третьей степе…
– Это твоё? – Проигнорировав мою просьбу спросила она, кивнув на стол.
Я вытянул шею и увидел круглый, блестящий медальон, похожий на тот, который хотел отдать мне тот странный дед в балахоне.
– Да, – закивал я головой. – Вообще-то – нет, – спохватившись ответил я. – Видите ли, вообще-то это не моё… мне это дал один дед… ну он… знаете, когда всё началось… тут, когда начали, прям, все… – затараторил я, попутно жестикулируя, – а я смотрю… этот дед мне его и суёт: «на» – говорит… что-то там ещё про руки, ноги, я уже и не по…
– Умолкни, – сказала женщина.
– Аа… – запнулся я. – Что?
– Заткнись, вша! – рявкнул на меня дядька Чурила.
– Чурила! Узнаёшь? – спросила она, кивнув на медальон.
– Да, Матушка! Эта вещичка из сокровищницы Володимеровой, что сгинула при польском набеге.
– А нынче всплыло, – сказала она, глянув на меня. – И где, а главное – у кого?! Кто бы мог подумать, а?!
Женщина закрыла глаза, немного помолчала, снова посмотрела на меня с прищуром:
– И где же ты его взял?
«Блииин! Они что, издеваются?!» Я потрогал свой левый локоть.
– Сиречь на пальце кольцо, а ты ведать не ведаешь откуда оно у тебя?
Я глянул на свой палец, на Чурилу, затем на женщину:
– Да что вы, блин, несёте? – все опять посмотрели на свои руки. – Я же вам битый час толкую, что не помню… вообще ничегошеньки, – я стал себя бить ладонью по лбу, начиная стервенеть. – Пусто всё… может черепно-мозговая травма у меня, может амнезия…
– Вот ты щас чё сказать?! – опять взревел верзила, начиная багроветь, и медленно встал.