– Привет, Эмир! – её голос звенел, как колокольчик в морозном воздухе.
– Привет, Аврора. Ты… как первый луч солнца после полярной ночи.
Она рассмеялась, и в этом звуке зазвенели хрустальные бокалы, звёзды, падающие в океан.
– Куда поведёшь меня, профессор поэзии?
– Туда, где тени рассказывают истории, а фонари подмигивают, как старые сообщники.
Мы зашагали по улице, и время замедлилось, как расплавленная карамель. Её шаги оставляли следы на инее – череда точек, которые я мысленно соединял в созвездия.
Что ты чувствуешь? – спрашивал я её молчаливыми взглядами. Любовь? Дружбу? Или мы просто два одиноких спутника, затерянных в космосе школьных коридоров?
Но вопросы таяли на языке, когда она касалась моего рукава, показывая на кота, греющегося на подоконнике, или на узор из звёзд, который ветер вырезал на сугробе.
– Знаешь, почему я люблю литературу? – она вдруг остановилась, её дыхание рисовало в воздухе призрачные буквы. – Потому что герои там никогда не боятся признаться в главном.
– Может, потому что их создали те, кто сам не смог? – рискнул я, ощущая, как холод пробирается под воротник.
Она повернулась, и в её глазах вспыхнуло что-то опасное и прекрасное – как северное сияние над вулканом:
– Тогда давай станем авторами, а не читателями.
И в этот миг я понял: наша прогулка – не свидание. Это пролог. Первая строчка в книге, которую мы напишем вместе – с чернилами из звёздной пыли и бумагой, сотканной из трещин в реальности.
Глава 2. «Поцелуй среди бетонных плит»
– Аврора, я хочу познакомиться с тобой, как море знакомится с берегом – медленно, неотвратимо, стирая границы, – произнёс я, и её глаза вспыхнули, как два фонаря в туманной ночи.
– Тогда спрашивай, Эмир. Я – открытая книга, и ты уже перелистнул предисловие.
– Чем ты дышишь, когда остаёшься наедине с собой?
Она задумалась, и в тишине между нами зазвучал шелест её воспоминаний:
– Рисую. Кисть скользит по холсту, как конькобежец по льду – резко, оставляя за собой следы, которые потом превращаются в города, леса, лица. А ещё… – она приподняла подбородок, будто пробуя ноту, – пою. Голосом, который папа называет «дождь по жести», а мама – «шёпот ангела».
Она – акварельный взрыв в моём черно-белом мире. Даже её молчание звучит, как песня, которую хочется записать на рёбра, чтобы носить с собой.