Арион медленно обвел взглядом комнату. Криминалисты в белых комбинезонах двигались как призраки, собирая невидимые следы. Но главная улика не была невидимой. Она кричала. Он посмотрел на огромное, во всю стену, зеркало над раковиной. И увидел на нем знакомые слова, выведенные ярко-красной, почти кричащей губной помадой. Почерк был ровным, почти каллиграфическим. Каждая буква была прорисована с невероятной аккуратностью. «То, что мы хороним заживо, никогда не умирает».
– Видишь? – тихо спросил Макаров.
Арион кивнул. Он видел. Он видел не просто убийство. Он видел театр. Тщательно срежиссированный спектакль, где каждая деталь имела значение. Жертва, утопленная и помещенная в ванну из чернил, словно захлебнувшаяся ложью и секретами, которые она хранила на бумаге. Зеркало, отражающее не реальность, а цитату, вырванную из его, Ариона, души. Даже помада. Не кровь, не краска. Помада. Нечто интимное, женское, личное, использованное для публичного заявления. Это была инсталляция, послание, ритуальное действо. Убийца не просто лишил человека жизни. Он превратил его смерть в символ.
– Кто он? – спросил Арион, не отрывая взгляда от надписи.
– Валентин Решетников. Личный юрист и, как говорят, хранитель всех секретов Кирилла Ордынцева. Он знал, где закопаны все скелеты. Похоже, кто-то решил, что он знает слишком много.
– Не похоже, – возразил Арион, и его голос прозвучал в стерильной тишине ванной комнаты оглушительно громко. – Кто-то решил, что один из этих скелетов пора выкопать. И выставить на всеобщее обозрение.
Он подошел к зеркалу. Воздух рядом с ним все еще хранил едва уловимый аромат. Тот самый, цветочный. Он узнал его. Он помнил его с того самого дня, из квартиры Евы. Это был запах ее духов. Фрезия. И он вдруг с ледяной ясностью понял, что это послание было адресовано не полиции и не Ордынцевым. Оно было адресовано ему. Лично. Убийца не просто цитировал его работу. Он цитировал его провал.
Они вышли из ванной, оставив криминалистов их молчаливому ритуалу. Запах фрезии преследовал Ариона, он въелся ему под кожу. Они прошли в гостиную, где белый кожаный диван казался островом спокойствия посреди хаоса. Макаров достал помятую пачку сигарет, но, оглядевшись по сторонам, убрал обратно в карман. Здесь было слишком чисто для такого греха, как курение.