Ручей вдруг застыл, будто сама смерть прикоснулась к его поверхности. В его водах Бавиал увидел себя: не принца, а мальчика в спальне с обоями, покрытыми плесневыми узорами. Он ломал игрушечную лошадь, вырывая ей гриву со смехом, а няня в углу, лицо которой было скрыто под чёрной вуалью, плакала беззвучно – слёзы стекали по её щекам ртутными каплями, прожигая дыры в полу. «Я спасаю её от скуки!» – кричал мальчик, но голос звучал как скрип несмазанных петель.
– Почему цветок стал чёрным? – спросил Бавиал, выдёргивая палец. Капли серебристой жидкости, похожей на кровь, падали на землю, превращаясь в жуков-скарабеев. Их панцири, покрытые рунами, складывались в слово: «Виновен».
– Потому что ты дал ему то, чего не имел сам, – ответила Девочка, растворяясь в воздухе. Её тело распадалось на пепел, из которого выросли чёрные нарциссы. – Свою память.
На месте цветка остался куст чёрных роз. Их сердцевины пульсировали огоньками – крошечными фонариками, ведущими в тупики. Каждый огонёк шептал: «Спасёшь одного – погубишь другого». Бавиал понял: каждое «добро» здесь становится ловушкой. Ключик, тёплый теперь, как слеза, жёг кожу, проецируя в сознание видения: он, взрослый, в короне из шипов, подписывает указ, обрекающий деревню на голод ради «благородной цели».
А Девочка-Тень, уже невидимая, шептала в такт шагам, вплетаясь в ритм его сердца:
– Возвращайся, когда поймёшь, что сломал и себя…
Шёпот множился, превращаясь в хор голосов: мать, зовущая его из колодца; Лис, отсчитывающий секунды до распада; няня, читающая молитву на языке, которого больше нет.
Но принц шёл вперёд, сквозь чащу, где ветви хватали его за руки, как загробные судьи. Воздух густел, наполняясь запахом гниющих роз и железа. Под ногами шевелилась земля, обнажая кости тех, кто тоже пытался «спасать». Ключик, теперь горячий, как раскалённый уголёк, выжигал на его груди узор – спираль, закручивающуюся в бесконечность.
«Дом – не место», – напоминал себе Бавиал, но с каждым шагом всё яснее чувствовал: боль, которую он нёс, была не его. Она принадлежала Девочке-Тени, няне, тем, кто кричал в ручье… И единственный способ остановить это – перестать убегать.
Но он шёл. Потому что в глубине души уже знал – остановка будет концом.
Глава шестая: Лик бездны и молитвы из мрамора
Бавиал шёл, пока сапоги не стёрлись в пыль, а дорога не упёрлась в стены города, высеченного из мрамора цвета выбеленных костей – цвета окончательной тишины после крика. Врата, некогда блистающие золотом божественного благословения, теперь ржавели, как запекшаяся кровь на ранах отвергнутой мольбы. Над аркой висел колокол с пробитым боком – его язык, туго обёрнутый в саван из пожелтевших молитвенных свитков, молчал веками. Сквозь зияющую рану в металле проглядывало нечто, напоминающее высохший, окаменевший язык, испещрённый клинописью проклятий, выкрикнутых в пустоту. Воздух вибрировал от гула, которого не существовало для слуха, но который ощущался под кожей – низкого, подкожного рокота, будто сам город, заживо замурованный в собственный каменный скелет, стонал от боли, приглушённой тяжестью вечности.