– Пап, а завтрак?
Я кивнул, натянул халат, пошёл на кухню. В холодильнике – только молоко и кусок хлеба. Я налил ему хлопья, сам выпил чёрный кофе. Мы ели молча, слушая, как за окном скребётся метель. Я пытался вспомнить, как она делала ему бутерброды, как резала яблоки, как смеялась, когда он упрямился. Всё вспоминалось как в тумане, будто это было в другой жизни.
После завтрака Лёша сел рисовать. Я нашёл в ящике старый блокнот, карандаши, которые купил ещё летом. Он выводил на бумаге круги и линии, потом вдруг спросил:
– Пап, а мама теперь всегда будет в небе?
Я не нашёлся, что ответить. Просто сел рядом, обнял его за плечи.
– Она всегда с нами, – сказал я. – Даже если мы её не видим.
Он кивнул, не глядя на меня, и продолжил рисовать.
День тянулся бесконечно. Я пытался заняться делами: разобрать вещи, вымыть посуду, перебрать почту. Но всё валилось из рук. На каждом шагу попадались её следы: платок на спинке стула, записка на холодильнике, запах духов в ванной. Я ловил себя на мысли, что жду её голоса из соседней комнаты – и каждый раз, когда понимал, что его не будет, внутри всё сжималось.
После обеда мы с Лёшей вышли на улицу. Снег уже не шёл, но сугробы были по колено. Он шёл впереди, утопая в снегу, а я плёлся сзади, чувствуя себя чужим в этом дворе. На детской площадке никого не было. Лёша сел на качели, стал раскачиваться, глядя в небо. Я сел на лавку, закурил, хотя давно бросил.
В окне напротив уже горел свет. Я снова увидел ту женщину – она поливала цветы, поправляла занавеску, потом села за стол и раскрыла книгу. Её профиль был чётким, словно вырезанным из бумаги. Я подумал: а вдруг у неё тоже кто-то ушёл? Может, она тоже считает дни и ночи, как я?
Когда мы вернулись домой, я сварил макароны. Лёша ел молча, потом ушёл в комнату. Я остался на кухне, слушал новости, не понимая ни слова. Мир за окном продолжал жить, а у нас всё остановилось.
Поздно вечером я снова вышел на балкон. В окне напротив всё ещё горел свет. Женщина сидела в кресле, в руках у неё была чашка. Она смотрела в окно, прямо на меня. Я не отводил взгляда. Между нами было пять этажей, шесть полос асфальта, две жизни – и всё равно я чувствовал, что она видит меня насквозь.
Я поднял руку, будто хотел помахать, но тут же опустил. Она улыбнулась – или мне показалось? – и погасила свет.