Свет в окне напротив по-прежнему был для меня знаком. Иногда мы обменивались короткими записками, иногда просто кивали друг другу через стекло. Я не знал, что будет дальше, но впервые за долгое время чувствовал: мы справимся.
В одну из ночей, когда Лёша уже спал, я вышел на балкон и увидел, что в окне напротив горит не только лампа, но и свеча. Женщина подняла руку, будто прощаясь, и я ответил ей тем же жестом. В этот момент я понял: даже в самой густой тьме всегда есть свет – нужно только научиться его замечать.
Вторая неделя без неё началась с дождя. Снег исчез за одну ночь, оставив после себя лужи и тяжёлый, пахнущий сыростью воздух. Я проснулся от того, что Лёша ворочался на своей кровати, и долго лежал, слушая, как капли стучат по подоконнику. Было ощущение, будто город тоже тоскует, не может найти себе места.
Я стал замечать, как меняется наш быт. Всё, что раньше казалось незыблемым – утренние сборы, завтрак, дорога в садик – теперь требовало усилия, словно я учился жить заново. Лёша всё чаще молчал, а если и говорил, то коротко, не глядя мне в глаза. Иногда он вдруг спрашивал о маме, но чаще просто ждал, когда я сам заговорю. Я не знал, как правильно: говорить честно или защищать его от боли. Каждый раз я выбирал по-разному, и всегда сомневался, что поступил верно.
Вечерами я всё так же выходил на балкон и смотрел на свет в окне напротив. Женщина жила по своим ритуалам: в восемь вечера – лампа, в девять – чай, иногда вязание, иногда книга. Иногда она ставила на подоконник цветок – маленький, с жёлтыми лепестками, и он казался мне маяком среди серых окон. Однажды я увидел, как она долго смотрела в окно, будто искала кого-то в темноте. Мне захотелось кивнуть ей, дать понять, что я здесь, что мы оба держимся изо всех сил. Но я не решился.
С Лёшей мы стали чаще гулять по двору. Он бегал по лужам, собирал камни, иногда просто сидел на качелях и смотрел в небо. Я пытался быть рядом, не навязываться, не давить. Иногда он сам брал меня за руку, и тогда я чувствовал: мы всё ещё семья, пусть и неполная.
Однажды вечером мы встретили во дворе соседку – Галину Петровну, старую подругу моей мамы. Она спросила, как мы держимся, не нужна ли помощь. Я хотел сказать: «Да, нужна», – но вместо этого улыбнулся и сказал, что всё в порядке. Она погладила Лёшу по голове, сказала, что если что – мы можем прийти к ней в любое время. После её ухода я долго думал, почему так трудно попросить о помощи. Наверное, потому что тогда придётся признать: ты не справляешься.