Я старался крепче держаться за свою любовь, когда мы были близки, почти сливался с ней, и всё же тонул, растворялся в многоточиях или грубых, резких обрывах монтажа. Я тщетно пытался понять, кем являюсь, и, в конце концов, на какие средства существую, появляясь всякий раз из ниоткуда, я обнаруживал в бумажнике довольно большую сумму денег, тратил её в соответствии с желаниями Дженнифер, и снова пропадал на неопределённое время.
C некоторых пор я стал замечать, а точнее, будет сказать, чувствовать – момент исчезновения, какая-то внутренняя логика, некий ритм события или сцены подходили к концу, и всё становилось ясно, ясно, несмотря на недосказанность… Я решил, исчезая, прихватить с собой в беспамятство какой-нибудь предмет, самый примитивный, но настоящий, способный помочь на самом сложном этапе. Я хватал авторучки, журналы, стаканы в барах, пиджаки в магазинах, но всё это были сбивающие с толку миражи, тающие в моих руках, как сосульки, а настоящие предметы оставались на тех же местах. Лишь однажды, когда моя любовь, сравнимая разве что с безумием, дошла до высшей отметки, где уже не было никаких ориентиров, и я упал замертво на её грудь, и в пустоте, наступившей после напряжённого затемнения, я ещё продолжал чувствовать щекой упёршийся в неё упругий сосок, видя распадающиеся контуры окружающего, это можно было сравнить лишь, пожалуй, с голубым или зелёным экраном-фоном, на котором снимают видеоклипы, или многие сцены в Голливуде, только здесь всё делается, наоборот, сначала была реальность, а потом наложили синюю бездну. А самое главное, в тот единственный раз со мной, пусть на короткое время, перенеслись ощущения, я был ещё обессилен и опустошён, будто в реальности…
Я возник перед дверью в ванную, наполненный знаниями, обманывавшими меня до того, как я стал кое-что понимать и сопоставлять, и действуя в соответствии с ними, вошёл внутрь. Дженнифер смывала мыльную пену и смотрелась мутным пятном за стеклянной запотевшей дверью, но её стройная фигура казалась от этого ещё более выразительной. Она сдула с губ россыпь капель и спросила мягко и нежно, приду ли я к ней. Сердце моё сжалось от переизбытка чувств, я стал скидывать одежду на серый кафель, повторяя её волшебное имя. Дверь отъехала в сторону, и шелковистый холодок набросился на её тело. Я поспешил прикрыть ладонями её натянувшиеся ягодицы, и уткнулся увеличивающимся членом, в почти съедобный лобок, по которому, извиваясь, струилась тёмная полоска волос. Закрыв дверь, я обхватил её локти, покрытые гусиной кожей, и под горячим дождём душа наши губы жадно соединились. Дыхание сделалось отрывистым, полукрик вселился в некоторые, особенно страстные выдохи. Всё превратилось ритм, в стремление, и в нём возникло понимание, зачем я здесь и ради чего. Я был готов вновь и вновь пропадать, только чтобы сложиться из мельчайших частиц, возможно, из пыли, из воздуха в этом измерении, прорезаться из чернильной пустоты в мир моей любви, только закрасться в её душу, только затеплиться в её мыслях…