В баре было всего человек десять. Пара влюбленных в углу, несколько мужчин, обсуждающих что-то у стойки, пожилая пара, ритмично покачивающаяся в такт. На сцене трио – саксофонист, контрабасист и барабанщик – дымили сигаретами в перерыве. Музыка стихла, остался лишь тихий гул разговоров и звон льда в бокалах.
Карина долго смотрела на него. Рояль. Не инструмент – а искушение. Пальцы сами собой сжались, воспроизводя воображаемые аккорды. Два года назад она бы не задумываясь села и залила бар своей импровизацией. Сейчас же внутри все сжалось от страха. А вдруг не получится? Вдруг пальцы снова станут чужими. Но вид клавиш, знакомый до боли изгиб крышки… Это был магнит. Шаг. Еще шаг. Она почти не осознавала, как пересекла зал, как оказалась на сцене. Музыканты удивленно подняли брови. Карина робко кивнула.
– Можно? – ее голос прозвучал хрипло от волнения.
Саксофонист, мужчина с седыми висками и добрыми глазами, улыбнулся:
– Для красивой дамы – всегда. Разминайся, солнышко.
Она отстегнула чехол, положила ноты на пюпитр (чистый лист – символ ее последних месяцев), сняла куртку. Под ней оказалась простая черная футболка. Карина провела ладонью по полированной поверхности рояля. Прохладно. Она опустила крышку клавиатуры. Села. Отрегулировала табурет. Казалось, весь зал затаил дыхание. Или это только в ее голове?
Первое прикосновение. Она ударила по клавише «до» первой октавы. Чистый, глубокий, чуть вибрирующий звук заполнил пространство. «Стейнвей». Настоящий. Как в консерваторском зале. Пальцы, казалось, сами вспомнили дорогу. Сначала неуверенно, нащупывая путь – простые арпеджио, разгоняя кровь в подушечках. Потом гаммы – ровные, как бег волны вдоль борта. Она закрыла глаза. Забыла о публике, о корабле, о своем страхе. Были только клавиши под пальцами и звук, рождающийся внутри инструмента и резонирующий где-то глубоко в ее груди.
Она начала с медленного, меланхоличного блюза. Левая рука выстукивала размеренный ритм баса, словно удары сердца огромного корабля. Правая плела кружево мелодии – нежные, чуть печальные фразы, перетекающие одна в другую. Звук был бархатистым, чуть приглушенным педалью. Карина дышала в такт музыке, ее тело слегка раскачивалось. Она импровизировала, отпуская пальцы в свободное плавание по клавишам, как этот лайнер по океану. Всплывали обрывки старых тем, тут же трансформируясь во что-то новое, рожденное здесь и сейчас – шумом моря за стенами, гулкой тишиной почти пустого зала, щемящим чувством потерянности и одновременно странной свободы.