Рисующий смерть - страница 7

Шрифт
Интервал



Ему нужен был угол. Убежище. Место, где можно спрятаться, осмыслить кошмар, развернуть этот проклятый сверток и понять, что же Саня доверил ему ценой своей жизни. Гостиница. Самое простое решение. Он вспомнил недорогую, но чистую «Нево» неподалеку, на Среднем проспекте Васильевского острова. Саня иногда селил там их московских родственников. Достаточно близко, чтобы быть рядом с эпицентром трагедии, и достаточно анонимно.


Дорога заняла не больше двадцати минут пешком, но каждый шаг давался с трудом. Сверток под мышкой казался раскаленным, притягивающим взгляды. Павел ловил себя на том, что нервно оглядывается: не идет ли кто за ним? Не следит ли из-за угла тот самый невидимый «Они»? Люди на улицах – студенты, спешащие домой офисные работники, бабушки с авоськами – казались подозрительными. В глазах случайного прохожего ему чудился нездоровый интерес, в замедлившем шаге таксиста – скрытое наблюдение. Паранойя? Наверное. Но после увиденного в квартире брата и слов старика она казалась единственно разумной реакцией.


«Нево» встретила его усталым полумраком холла и равнодушием дежурной администраторши. Женщина за стойкой, с начесом времен перестройки и вязаной кофтой, даже не подняла глаз от телефона.


– Есть свободный? Один, на пару ночей, – спросил Павел, стараясь, чтобы голос не дрожал.


– Паспорт, – буркнула она, протягивая руку, не глядя. Оформила все с привычной неспешностью, швырнула ключ-карту. – Триста семь. Третий этаж. Лифт слева.


Номер оказался крошечным, но чистым. Узкая кровать, письменный стол у окна, занавеска в мелкий цветочек, дверь в совмещенный санузел. Стандартный набор унылого гостеприимства. Павел бросил на кровать свою небольшую дорожную сумку, щелкнул замком на двери и подпер ее стулом – глупая, но психологически необходимая предосторожность. Только теперь, в относительной тишине, отгороженный от враждебного мира тонкой стеной, он позволил себе глубоко вздохнуть. Руки дрожали, когда он снял пальто и осторожно положил сверток на стол.


При свете тусклой лампы коричневая бумага казалась еще грубее, бечевка – плотной, надежной. Павел долго смотрел на него, оттягивая момент. Что там? Картина, которую Саня называл своим самым могущественным произведением? «Ключ от всех дверей»? И письмо. Послание из мира мертвых. Он сглотнул ком в горле, ощущая ледяную тяжесть в желудке. Пора.