– Символично, – пробормотал Тейтум. – Как сцена.
– Простите?
– Он ставит пьесу. Стадии горя. Отрицание, гнев, торг, депрессия, принятие.
Это – третья.
– То есть это уже третья жертва?
Он ничего не ответил. Потому что это был не третий.
Это был четвёртый.
Просто про первый случай никто не знает. Потому что он был там. Год назад.
И тогда он не сказал ни слова. Ни коллеге. Ни отчёту. Ни себе.
В машине он долго сидел, не включая двигатель. Дождь шёл редкими
каплями, как будто не решался начаться по-настоящему.
Он открыл бардачок. Там лежал старый диктофон. Он не включал его с тех
пор, как пытался записывать сны.
Нажал на кнопку.
– Запись номер один.
Новая жертва. Женщина, двадцать – двадцать два. Тело уложено в позе
скрипачки. Надпись на коже: «Торг». Сцена… слишком театральна. Слишком
знакома. Это четвёртая, но не третья. Я… я помню. Тот случай. Подвал.
Девочка. Зеркало. Губы… шептали моё имя.
Он выключил.
Он знал, что нужно говорить с начальством. Поднимать архивы. Создавать
рабочую группу.
Но он не сделал этого.
Он набрал другой номер. Старый. Закрытый.
– Это Тейтум.
– Я надеялась, ты никогда не позвонишь, – сказала женщина.
– Он вернулся.
– Ты уверен?
– Он не уходил.
– И ты снова не скажешь им правду?
– Нет.
– Тогда я приеду.
– Зачем?
– Чтобы ты не сломался раньше времени.
Когда он положил трубку, в зеркале заднего вида он увидел улицу.
На тротуаре, напротив – стоял ребёнок.
Смотрел прямо в него.
И держал в руке зеркальный осколок.
Тот самый, что был рядом с телом.
Когда он моргнул – ребёнка уже не было.
Он остался сидеть в машине ещё минут десять, не шевелясь. Пальцы на руле
стыли, но он не чувствовал холода. Только пустоту. Ту особенную, жёлтую
пустоту, как в старых отельных коридорах, где пахнет плесенью и дешёвым
мылом, и где никогда не гаснет свет.
В конце концов он тронулся – медленно, будто отрываясь от себя. Ехал без
радио, без мыслей. Только дорога. Только дождь. Только щелчки дворников, которые, казалось, бились с его пульсом.
У себя дома он не зажигал свет. Поставил чайник, но не включил. Сел на край
кровати, не раздеваясь. Комната пахла бумагой и пылью, как архив. На полу
– папки, на стене – ни одного фото.
Тейтум достал старый ящик. Тот, который прятал не от чужих – от себя.
Открыл. Внутри – обугленная деревянная игрушка. Два письма. И
фотография, где девочка смеётся – лет десяти, в солнцезащитных очках, рядом с женщиной, лицо которой кто-то выцарапал ногтями.