И в конце он всегда добавлял:
– А так – ты Сафаров.
После тренировки Шахрух зашёл на базар – помочь матери. Нес тюки, ловил на себе взгляды и бормотание:
– Вон тот, борец… сын Гульбиби.
– Такой сильный… А что толку?
Что толку…
Эти слова впились в него. Он действительно задавал себе вопрос: Что толку в силе, если холодильник пустой?
Вечером, дома, за тусклой лампой, мать пересчитывала деньги.
– Нигора болеет. Лекарства дорогие…
– Я завтра пойду к Хакимчону, он работу предлагал – мешки грузить…
– Нет, Шахрух. Ты же спортсмен.
Он посмотрел ей в глаза.
– Спортсмен не кормит семью, мама…
Молчание. Вечер. Собака лаяла на соседней улице. Где-то вдали хлопнула дверь – как будто мир намекал, что всё кончается.
В ту ночь он долго не мог уснуть.
Смотрел в потолок.
Думал.
Россия. Москва.
Друг детства недавно уехал туда. Писал:
"Здесь можно заработать. Если выжить, конечно."
"Нелегко. Но есть шанс."
Шахрух поднялся. Подошёл к полке. Там – медали, грамоты, фотография с ринга, где он поднял руку вверх.
Он взял одну медаль. Сжал в кулаке. Потом – бросил в ящик.
«Хватит.»
Утром он не пошёл в зал.
Он пошёл в паспортный стол.
Очередь. Люди. Жара. Документы. Тишина внутри.
Когда вышел – он уже принял решение. Он едет.
Не как турист. Не как чемпион. Как – мигрант.
Три дня он молчал.
Потом, за ужином, сказал матери:
– Я уезжаю. В Москву.
Мать остановилась. Ложка замерла в руке.
– Ты… ты же говорил, что…
– Мама. Или я уеду, или мы здесь все сгорим. Я вернусь. Обещаю.
На вокзале, когда он обнял её в последний раз, она тихо прошептала:
– Береги себя, мой волк. Ты – не такой, как другие.
Он не знал, что в её голосе была предчувствующая боль.
Он сел в поезд. Взял с собой только сумку, спортивный костюм и тетрадь с именем отца.
Поезд тронулся.
Горы Таджикистана остались позади.
Впереди была Москва. Снег. Холод. И боль.
Но Шахрух уже сделал шаг.
Назад дороги не было.
Глава 2: Москва не верит… бедным
Казанский вокзал. Январь.
Поезд остановился с лязгом, как будто не приветствовал, а выплюнул мигрантов, как лишних.
На перроне – толпа. Крики. Рынок лиц.
Чужие глаза скользили по нему, как по пустой банке. Он здесь никто.
Шахрух натянул капюшон, подтянул сумку, глубоко вдохнул холодный московский воздух. Пахло солью, сигаретами и чем-то ещё – чем-то равнодушным.
Первую ночь он провёл на вокзале.