– У вас они с собой? – голос Ариона был ровным, но внутри все сжалось в ледяной комок.
Ирина молча кивнула. Она полезла в свою большую сумку и после недолгих поисков извлекла оттуда толстый альбом для рисования в черной обложке. Она протянула его Ариону так, словно передавала нечто радиоактивное, опасное для жизни. Ее руки дрожали.
– Он не знает, что я его взяла, – прошептала она. – Он бы меня убил. Не в прямом смысле, конечно… но он… он бы перестал со мной разговаривать навсегда.
Арион взял альбом. Он был тяжелым. Он открыл первую страницу.
Это было похоже на падение в холодную, темную воду. На него смотрели не просто рисунки. Это были окна в чужую, больную, но пугающе упорядоченную вселенную. Все работы были выполнены простым карандашом, но с такой виртуозной штриховкой, с такой фотографической точностью, что казались черно-белыми снимками из мира кошмаров.Первая страница: кукла с фарфоровым лицом, лежащая на куче битого кирпича. На ее лице одна-единственная трещина, проходящая через глаз. Трещина была прорисована с невероятной, почти любовной дотошностью.
Вторая страница: голова манекена, наполовину засыпанная осенними листьями. Пустые глазницы, облупившаяся краска на губах, застывшая в вечной улыбке.
Третья, четвертая, пятая… Десятки вариаций на одну и ту же тему. Мертвые, брошенные имитации человека. У каждой – свой изъян, своя рана. Оторванная нога у плюшевого медведя. Вмятина на голове у пластмассового пупса. Он рисовал не сами предметы. Он рисовал их увечья. Их сломанность. И в этой холодной, отстраненной фиксации разрушения было что-то глубоко нездоровое, что-то, от чего по коже бежали мурашки.
Арион перелистывал страницы, его дыхание становилось все более прерывистым. Он чувствовал себя так, будто читает личный дневник «Декоратора». Это был его мир. Его эстетика.
И тут он увидел это.
На одном из листов был изображен фрагмент. Рука. Детская пластиковая рука, лежащая на грубо сколоченном деревянном столе. И у нее было сломано запястье. Та самая трещина, та самая неумелая, но старательная склейка, которую он видел на месте первого преступления. Деталь в деталь. Это была не просто похожая сцена. Это была точная, документальная зарисовка.
Его кровь превратилась в лед. Совпадение? Невозможно. Шанс на такое совпадение был один на миллиард. Значит… значит, Кеша был там. Он видел это. До приезда полиции? После? Или… он сам был автором этой жуткой картины?