Я выслушал мамину исповедь до конца – и в очередной раз поразился всё тому же противоречию в её взглядах. С одной стороны, она была полностью согласна с диагнозом. Осуждала отца за крамольные речи и всерьёз считала, что его изолировали справедливо и за дело. По сути, отреклась от него. И до сих пор боялась его крамольных речей. Но с другой стороны, православие в ней говорило, что мы обязаны заботиться о нём, каким бы он ни был антисоветчиком и диссидентом.
Однако же я видел своими глазами, что отец в самом деле тронулся умом. По моей душе скользнуло мерзостное чувство хрупкости и тленности собственного рассудка. Если вполне нормальный, адекватный, образованный человек мог в одночасье превратиться в столь жалкое существо – разве кто-нибудь может быть совершенно уверен, что с ним не произойдёт то же самое? Если такое могло случиться с ним – значит, может случиться со мной? Где гарантия, что меня не постигнет та же участь? Разве кто-нибудь застрахован от того, чтобы закончить жизнь в психушке? Где проходит эта тонкая грань между умом и безумием? И кто определяет её? Нет, думал я, не может этого быть. Очевидно, он всегда был таким, пусть не до такой степени. Пойдёт ли нормальный человек работать кочегаром с такими мозгами? Мама вечно жалела своей христианской жалостью убогих и попрошаек на улице, подавала им копеечку на пропитание. Вот и за отца пошла не иначе из жалости – это вполне в её духе.
Однако я впервые понял, что мамин страх за мою жизнь и свободу – не просто галлюцинации. Он был основан на печальном жизненном опыте, повторения которого она боялась больше всего на свете. В тот момент я понимал маму и сочувствовал ей. Уважал её решение развестись с отцом. Считал, что в той ситуации она поступила правильно. В данном случае я встал на сторону партийных воззрений матери – и поэтому не понимал их религиозной стороны. Не мог согласиться, что это наш крест. Не хотел заботиться об этом человеке до конца его жизни, терпеть этого сумасшедшего в нашем доме ещё чёрт знает сколько лет. Не был уверен, что смогу и дальше строить из себя преданного сыночка, делать вид, будто уважительно к нему отношусь. Он был мне противен, и я мечтал скорее избавиться от него.
Я долго не решался познакомить Валю с отцом. Боялся, что она в ужасе разорвёт отношения со мной, как только его увидит. Но рано или поздно они должны были встретиться. Валя грозилась, что не выдержит, просто придёт к нам домой и сама его увидит. Я думал, если уж им так или иначе суждено познакомиться, лучше пусть это будет организованно.