Сломленный, но всё ещё живой - страница 2

Шрифт
Интервал


Я верил в тепло и в прощенье.

Я жил, хоть был ломким как дым.

Я рос. Я искал своё прозренье.

И если сейчас я устав —

Помню, что было ещё раньше.

Где в поле деревья и травы

Шептали: ты держишься…Продолжай.

Также и дальше.


Я помню запахи деревни.

Травы под солнцем, утреннюю прохладу, влажную землю после дождя, где босые пятки оставляли временные следы. Там время шло не как в городе – оно текло так медленно, словно течение реки. Оно плелось вместе с ветром, вместе с журчанием ручейка за огородом, вместе с сонным уханьем совы, что обитала где-то у черёмухи. Я был тогда ещё ребёнком – живым, шумным, с фантазией, которая могла превратить любое старое ведро в космический корабль, а палку – в меч.

Мы жили не особо бедно либо же мне так казалось. Но тогда слово “бедно” мне ничего не говорило. У нас был сад, курицы, чердак, где пахло сушёной сеном, – и бабушка, которая иногда пела себе под нос песни, которых никто больше не знал. Она не была мне родной, но я часто бегал к ней в гости. Родных дедушки и бабушки я никогда не видел – они ушли за год до моего рождения. Иногда мне кажется, что я унаследовал его взгляд – усталый, думающий, будто заглянувший в мир чуть глубже, чем положено обычному человеку.

Отец…

Он приходил домой с запахом спиртного. Не каждый день, но достаточно часто, чтобы это стало привычкой. Я не знал тогда, что такое «зависимость», не понимал слов «созависимость» и «травма». Я просто знал – когда он в плохом настроении, лучше быть подальше. И быть тихим. И не мешать. Мама молчала. А мне казалось, что весь мир – это наша деревня, и все живут так же.

Спустя несколько лет у меня появилась сестра, а позже и брат. Отец закодировался и больше не пил.

Когда мне было семь, мы переехали в город. Там было много окон, много людей, много чужих лиц и никакой тишины. Вместо утреннего ветра – шум машин. Вместо запаха травы – запах пыли. По крайней мере, мы переехали в частный дом в тихом частном секторе. Но, к сожалению, я не знал, что именно в этом городе начну терять самого себя.

Но тогда, в деревне, я был жив. Я бегал. Смеялся. Разговаривал с кошками. Строил шалаши и мечтал. Уже тогда, в пыльной старой тетрадке, начал писать первые строчки – простые, неумелые, но свои. Уже тогда сердце шептало, что я хочу быть кем-то. Хоть кем-то.