Ты моё отчуждение, мой последний вдох
воздуха этой чумной эпохи
московского княжества. Изнемог
спутник мой многолетний, остались крохи,
черепки от былых надежд и дарёной воли,
понимаемой как причуды погоды,
оказалось, что даже потоки боли
и страданий ещё не залог свободы.
Ты, мой друг, остаёшься, и это странно
соответствует духу и букве формы,
Дон Жуан уезжает и Дона Анна.
Я когда-нибудь гостьей спущусь с платформы
подмосковной станции, если будешь
ты по-прежнему жить в захолустном месте,
а воскресным поездом снова люди
соберутся в столицу – уедем вместе.
Мы пойдем туда, где бывали прежде,
посидим в «Синдбаде» как в крымской хате,
и ещё: я хочу, чтобы летней была одежда,
чтобы голые локти уперлись в скатерть.
Чтобы долгий-долгий московский вечер
нас водил за собой – поводок отпущен,
будет этот день наконец отмечен
или, может быть, навсегда упущен.
А сегодня зима подаёт мне шубу,
на полу в пересылке сгрудились книги,
не печалься, дружок, я ещё побуду,
и ещё позвенят все мои вериги.