Бальзар вышел на крыльцо старого двухэтажного дома, где снимал комнату и потянулся, скаля радостно клыки по-настоящему теплому весеннему солнцу. Несколько вырвавшихся из косы прядей пощекотали лицо легкой паутиной. Небольшой дворик поддержал его веселье криками детворы и гулом взрослых. Развешивающая белье Глида, прачка, заметив темного эльфа, улыбнулась ему лукаво, выставив из-за висящей простыни увлекающие объемы, и крикнула:
– Что, Бальзар, опять буянить?
Бальзар с тем же лукавством прижал палец к губам и, спрыгнув с высокой ступени, широким шагом вошел в паутину улиц.
Толпа, словно заразившись той же весенней беззаботностью, плыла по улицам волнующимся потоком. Улыбались девицы, стреляя глазами на эльфа, чуть трогали улыбкой губы богатые франты, а деловитые по обыкновению матроны с усилием удерживали на лице достойную мину. Мальчишки, юркавшие из проулков и обратно, были самыми сосредоточенными в этой пестрой массе. Нет, они не были воришками, по крайней мере, не все из них. Большинство были на посылках, а оттого и не позволяли себе радоваться солнцу. Нужно было доставить послания хозяев быстро и точно, а уж потом, заработав на калач, можно и отдохнуть. Бальзар довольно щурился, рассматривая их всех. Толпа не злила его, как бывало то в зимние, короткие дни. Наоборот, позволяла чувствовать себя живым, частью большого города.
У ворот, куда вывела Бальзара широкая чистая улица, толпа была другой, деловитой, шумной и неулыбчивой. Хмурились стражи, досматривая прибывших, мрачнели лицами купцы, вынужденные показывать первым все свое добро. А подчеркивали их недовольство высокие шпили, заглядывающие в город над стеной.
Храм бога Едже.
Эта религия, наравне с лесными эльфами, отвоевывала себе все больше земель. Злая, жестокая. Заставляющая верить в себя против воли. Даже то, что храм стоял за стеной, говорило о ее самоуверенности. Заявляло прямо – мы ничего и никого не боимся, мы готовы постоять за себя. И стояли. Рыцари-монахи, как они себя называли, с легкостью несли тяжесть своей веры в массы.
Бальзар в единого бога не верил: как можно верить, что один заменит десятки и станет управлять миром единолично? Но с монахами дело поимел. Вчера. На то и намекала прачка, которой удалось увидеть триумфальное его возвращение и услышать из первых, пусть и нетрезвых уст рассказ о его победе.