Физической и ментальной одновременно.
– Они плоховато научились шевелить извилинами за эти одиннадцать лет, извиняюсь за них как президент школы.
И, плавно поднявшись, она направилась к Александру. При каждом ее бесшумном кошачьем шаге на ремне позвякивали массивные цепи.
– Я Элизабет, которая из «Пиратов Карибского моря», – проговорила она, протягивая одну руку в качестве приветствия, а второй поправляя расправляющуюся белую футболку, норовящую закрыть ее плоский и чуть загорелый живот. – Но тебе можно просто Лиза, так уж и быть.
Прерывисто и неожиданно тоскливо вздохнув, он чрезмерно крепко ответил на рукопожатие, зачарованно наблюдая за мокрым сиянием ее тонкой шеи под искусственным светом желтых ламп. Из сладкого забытья его вывел тот же самый голос, который, казалось, не бился, как все человеческие теноры, альты, басы, баритоны и сопрано, острым эхом о завешанные плакатами с химическими формулами стены класса, а мучительно медленно стекал с них золотистыми медовыми каплями.
– Может, хотя бы ради приличия представишься? Не все из нас двадцать четыре часа в сутки залипают в вк и инсте3, к счастью или к сожалению.
И она торжествующе приподняла правый уголок губ в демонической ухмылке, изогнув левую бровь. Элизабет стремительно втягивалась в импровизированную игру, почти с напором отнимая у активно сопротивляющегося эго Адамова роль ведущего. Хищником непредвиденно становилась возможная жертва.
– Александр Адамов.
После густой мелодии ее усыпляющего голоса звуки его слов показались ему какими-то удивительно резкими и хлесткими, словно визгливый свист упругого удара хлыстом по воздуху.
– Ваш фотограф, ребята.
Он по-прежнему смотрел исключительно на ее ресницы и сиреневатую синеву словно пергаментной кожи под глазами, хотя обратился, разумеется, ко всем присутствующим, ставшим будто выцветшим фоном, четко выделяющим Элизабет «из „Пиратов Карибского моря“».
– Так снимай нас всех, наш фотограф по имени Александр Адамов, – дребезжащим, как стекло, от сдерживаемого смеха голосом растянула она, кокетливо, но не слишком вызывающе накручивая на палец русый локон и увлекая его за собой.
Он торопливо опустил глаза на камеру, висящую у него на груди на потертых ремешках, и в очередной раз поблагодарил небесную канцелярию за отсутствие способности краснеть. В последующие несколько часов перед все еще пребывающим в воздушных туманах романтического замешательства Сашей появлялось и исчезало великое множество самых разнообразных лиц. Нескончаемо раздавалось клацанье спуска затвора; бесконечно менялись вокруг него толпы, жаждущие посмотреть отснятый материал. Женский образ, маячивший перед его глазами, наконец совпал с реальностью, когда он машинально собирал сумку с техникой в коридоре.