В эту пору Синь занимал должность советника в одном из военных департаментов, где его задачей было анализировать донесения из только что завоеванных территорий и составлять отчеты о потенциальных угрозах и ресурсах. Работа была монотонной, но требовала острого ума и внимания к деталям. Именно здесь он впервые столкнулся с реальностью войны за пределами стратегических карт.
Отчеты пестрели не только данными о численности армий и запасах зерна. Они описывали разоренные деревни, массовые казни, угон населения. Синь читал о полях, пропитанных кровью, где трава больше не росла, и о городах, чьи стены были снесены, а жители обращены в рабство. Это была цена циньского «порядка», и она была ужасающей. Он видел, как генералы и чиновники без колебаний принимали решения, обрекающие тысячи на смерть или страдания, ради малейшего тактического преимущества или укрепления власти. Его идеализм столкнулся с холодной прагматичностью и безжалостностью системы, которой он служил.
Однажды ему попался в руки отчет из дальнего завоеванного района, в котором упоминалось нечто странное. Среди конфискованного имущества местного правителя были не только золото и оружие, но и коллекция древних бронзовых сосудов с непонятными символами, свитки, написанные на забытом диалекте, и описание «лаборатории», где проводились странные эксперименты с минералами и жидкостями. При допросах захваченные слуги говорили о поисках «эликсира жизни» и связи их господина с некими «горными отшельниками».
Синь сначала отмахнулся от этого как от суеверий и глупостей. Правители часто увлекались поисками долголетия. Но что-то в деталях отчета, в точности описания необычных ингредиентов и странных приборов, заставило его остановиться. Его аналитический ум, привыкший находить закономерности в хаосе, увидел в этом не просто безумие, а намек на некое систематическое, хоть и непонятное ему, знание.
Он углубился в изучение конфискованных материалов, проводя долгие часы после официальных дел. Символы казались связанными с древними представлениями о мире, минералы – с алхимическими практиками, а упоминания «горных отшельников» и «духов земли» звучали как отголоски легенд, которые он слышал в детстве. Это было нечто совершенно иное, чем стратегии армий и законы управления. Это касалось самой природы существования, жизни и смерти.