Доктор Арсений Ковский стоял у стола, отделенный от Сергея не только слоем пластика скафандра, но и бездной амбиций и страха. Его руки в стерильных перчатках дрожали едва заметно – не от усталости (хотя бессонных ночей было уже слишком много), а от невыносимого груза момента. В его правой руке, зажатый с почти религиозной силой, был шприц. Не обычный шприц. Цилиндр из ударопрочного оптического стекла, заполненный примерно на три четверти. Содержимое было непостижимым. Жидкость цвета ночной бездны, абсолютно не отражающая свет, казалось, втягивающая его в себя. Она была густой, как патока, но внутри нее медленно, гипнотически плавали мириады микроскопических золотистых искр, вспыхивающих и гаснущих в такт едва слышному гулу оборудования. «Реген-X». Проект его жизни. Его Святой Грааль. Его прыжок в бездну. «Лекарство от Смерти». Эта фраза, его личная мантра, звучала теперь горькой насмешкой. Он создал не лекарство. Он выковал ключ к дверям, за которыми лучше бы не заглядывать.
«Ноль ошибок. Ноль сомнений. Ноль милосердия. Только результат.» – Мысли проносились вихрем, как обломки в шторме. Он вспомнил свою дочь, Алину. Ее смех, теплый и звонкий, сейчас казавшийся звуком из другой вселенной. Ее глаза, такие же серые, как его собственные, но полные жизни, а не этой ледяной расчетливости. Она угасала, как Сергей. Быстрее. Невиннее. Редкий генетический сбой, медленно превращающий ее нервную систему в беспорядочную паутину сбоев. Каждая его неудача в лаборатории отмеряла часы ее жизни. «Реген-X» должен был спасти ее. Должен был спасти всех. Он не мог ошибиться. Не мог.
– Статус пациента? – Голос Ковского, искаженный встроенным в шлем микрофоном, прозвучал неестественно громко в гробовой тишине операционной. Он заставил себя выпрямиться, вобрать дрожь внутрь. Лидер не дрожит.
Ассистентка, доктор Елена Воронина, стояла у мониторов жизненных показателей. Ее фигура в белом скафандре казалась хрупкой, почти девичьей, но движения были точными, выверенными. Глаза за толстым забралом скафандра были широко раскрыты, зрачки расширены не только от тусклого света мониторов.
– Пульс – 112, аритмичный. Давление – 85 на 50. Сатурация – 88%. Температура – 37,8. Энцефалограмма… – она на мгновение замолчала, всматриваясь в хаотичные линии на экране, – …хаотична. Низкоамплитудная активность. Глубокая терминальная стадия. Пациент без сознания. Рефлексы угнетены. – Ее голос был монотонным, профессиональным, но Ковский уловил в нем тончайшую нить ужаса. Ужаса не только перед неизвестностью эксперимента, но и перед тем, во что они превращают этого человека, пусть и обреченного. Елена верила в науку, но не в эту… тьму, что колыхалась в шприце в руке Ковского.