Справа от скромной прихожей располагалась крошечная кухонька с гарнитуром, выкрашенным в бледно-голубой цвет: Лиза подозревала, что этот закуток когда-то наспех оттяпали от спальни. Девушка потянула на себя ближайшую дверь, будто бы от стенного шкафа, но там оказалась уборная, и Лиза улыбнулась: ее догадка подтвердилась.
Она прошла дальше, почему-то стыдливо отводя глаза от спальни, смежной с кухонькой. А чего стыдиться, если квартира воплощала их с Ули обоюдное желание жить вместе, пусть и невысказанное?
– Мне очень нравится, – заключила Лиза, входя в гостиную в конце коридора. Девушка с улыбкой смотрела, как Ули суетливо придвигает потрепанные кресла к камину, и представляла, как будет выглядеть комната, когда они приведут ее в божеский вид: яркие свежие обои, новая мебель, диван и столик из универмага «Ка-Де-Ве», фарфоровые чашки, висящие на крючках вдоль крашеной верхней рамы раздаточного окна между гостиной и кухней. Вот Ули выкатывает барную тележку, чтобы смешать гостям напитки, пока сама Лиза заглядывает в духовку, проверяя, готов ли ужин, а где-то в колыбельке попискивает ребенок.
Ули наконец установил кресла на нужное место и поднял голову.
– Честно? Может, тебе бы больше понравилось в жутко дорогом новом доме рядом с Кудаммом [1]? Там хоть водопровод нормально работает.
– Да, водопровод – это здорово, – небрежно отозвалась Лиза, раздвигая пыльные шторы, чтобы впустить в комнату побольше солнечного света, – но нет. Наш дом здесь. Тут все какое-то свое, родное.
– Я мечтал, что ты так скажешь.
Он шагнул к ней, обнял и поцеловал, и Лиза с радостью прижалась к нему. Интересно, она когда-нибудь устанет от неугасимого оптимизма Ули? Казалось, его душу специально создали, чтобы разгонять мрак в сердце Лизы и заставлять ее радоваться, не давая привычно скатываться в меланхолию.
Ули отстранился, и его серые глаза блеснули за стеклами очков в роговой оправе. Высокий, стройный, широкоплечий, с копной темных волос, которых словно никогда не касалась расческа, он, по мнению Лизы, напоминал американского певца Бадди Холли, а когда Ули улыбался, вокруг глаз у него разбегались морщинки, каких не было больше ни у кого на свете.
Он подвел Лизу к окну, обнял и уткнулся щекой ей в шею, глядя на оживленную Бернауэрштрассе. Внизу по мокрой от дождя дороге катили привычные легковушки и грузовики, а по тротуару группками по два-три человека брели пешеходы, то пропадая за пушистыми кронами тонких молоденьких деревьев, то снова появляясь в поле зрения. Отсюда Лиза видела небольшой парк на противоположной стороне улицы; там Grenztruppen