– Хорошо, – кивнула Иллира, выставив ладони кверху, готовая принять живой груз. – Не спеши.
Озеф поднял глаза и увидел, что нити, удерживавшие ведомую им ношу, тянулись из продолговатого узкого отверстия с маленьким бугорком наверху и пышной, напоминавшей бутон розы органической массой по бокам.
– Это родильная, Озеф. Не делай такое лицо.
– Извини… – пробормотал он и перевел взгляд обратно на кокон.
Иллира бережно приняла пульсирующий мешок из живой ткани в руки и уложила его на стол. Она сняла с пояса кривой ритуальный нож, исписанный мерцающими символами – схожими с теми, что отсвечивали промеж алых полос на лежавшей перед ней груды жизни, продолжавшей мерно сдуваться и раздуваться в покорном ожидании своей судьбы.
– Сейчас будет шумно.
Она приложила лезвие к кокону и резко погрузила его внутрь. Ей в лицо брызнула кровь, а стены вокруг содрогнулись. Свет, исходивший от флуоресцентных наростов под потолком, замигал. Иллира повела ножом вниз, делая глубокий разрез – пол под её ногами затрясся и откуда-то из недр донесся пронзительный женский вопль. Озеф схватился за управляющий узел, чтобы не упасть; Иллира же, привычная к процессу, стояла ровно, словно бы подернутый живыми волокнами металл под её ногами и не пытался опрокинуть её наземь.
Когда она закончила резать, крик затих – на замену ему пришел тихий плач, отдаленным эхом доносившийся до сердца родильной. Тряска прекратилась. Кровь заливала стол, пол, саму Иллиру, и подступалась к ногам Озефа, поблескивая во флуоресцентном свете.
– Как… живо все, – выдохнул он, отпуская узел.
– В первый раз всегда так кажется. Потом привыкаешь… Неси личинок.
Озеф прошел в маленькую подсобку, отделенную от сердца стальной оградкой, что в свою очередь была соединена с потолком прозрачной органической пленкой. Он взял прислоненную к оградке треугольную железную плитку, обрамленную маленькими органическими кармашками, из которых свисали тонкие белые щупальца. Когда Озеф возвратился с плиткой в главный сердечник, он увидел как Иллира распарывает кокон, открывая тусклому свету его содержимое – красную от заливавшей её крови девушку, вздрагивавшую от каждого касания своей молчаливой повитухи. Её глаза были закрыты, а кожа соединялась с внутренней поверхностью кокона десятками тонких белых нитей, подернутых багрянцем. Иллира принялась обрезать эти нити ножом, и они, оборванные, таяли в родильных жидкостях. Плач снизу становился все тише и тише.