«Открыть пасть», – приказал Грот. Надсмотрщик грубо схватил Лёху за челюсть. «Зубы целы. Не старый. Кости крепкие, судя по плечам. Руки».
Он схватил руку Лёхи, ощупал ладонь и пальцы. Лёха едва сдержал рык ярости. Унижение жгло, как раскаленное железо.
«Руки мягкие. Не крестьянствовал», – констатировал Грот. – «Что умеешь?»
Лёха молчал, глотая ком ярости. Что он умел? Работать на конвейере? Лазить по соцсетям? Здесь это было равноценно умению дышать.
«Глухонемой? Или просто тупой?» – усмехнулся надсмотрщик, толкнув его снова.
«Говорить умею», – выдавил Лёха сквозь зубы. Голос был хриплым, чужим. Грот слегка удивился, но кивнул.
«Сила есть? Выносливость?»
«Есть», – пробормотал Лёха. Лгать не было смысла. Проверят быстро и болезненно.
Грот кивнул надсмотрщику. Тот внезапно с силой ткнул Лёхе пальцем под ребра. Боль пронзила, Лёха согнулся, но удержался на ногах, только глухо застонав.
«Реагирует. Не валится. Ладно», – решил Грот. Он поторговался с надсмотрщиком пару минут – цифры были смехотворны, меньше стоимости хорошего ножа. Лёху снова почувствовал себя вещью. Дешевой вещью. Грот бросил несколько мелких монет надсмотрщику, кивнул: «Этот. С ним».
Цепи с ног сняли, заменив на более короткие, связывающие руки за спиной. Шею охватил новый, грубый ошейник с кольцом, к которому пристегнули веревку. Поводок. Как собаку.
«Пошел, скотина!» – дернул веревку один из сопровождающих Грота, здоровенный детина с тупым лицом и дубиной.
Дорога к поместью Даркелей была долгой и унылой. Они шли пешком, Грот ехал в убогой повозке. Ландшафт угнетал. Холмы, покрытые чахлым, серым кустарником. Поля, больше похожие на болота, с редкими жалкими всходами. Деревни – скопления покосившихся хижин под соломенными крышами, откуда на них смотрели пустые, голодные глаза. Нищета и запустение витали в воздухе, густея с каждым шагом. Даже небо здесь казалось ниже и грязнее.
Лёха шагал автоматически, цепь на руках натирала запястья до крови. Мысли путались. Где он? Как попал сюда? Почему? Шанс вернуться? Ответа не было. Только холод, грязь, боль и всепоглощающее чувство ловушки. Он был рабом. Собственностью. Вещью. В этом аду.
К вечеру они добрались. Поместье Даркелей предстало во всей своей убогой «славе». Невысокая, обветшалая каменная стена с покосившимися зубцами. За ней – поля, не лучше тех, что видел по дороге. И замок. Точнее, то, что когда-то было замком. Небольшое, мрачное строение из темного камня, с башнями, одна из которых явно обвалилась и была заделана кое-как. Окна зияли пустотой или были забиты досками. Лишь в нескольких виднелся тусклый свет. От всего веяло безнадежностью и упадком. Графство Даркель явно было на последнем издыхании.