Ворота открыли с скрипом. Их встретили другие рабы – такие же изможденные, в грязных лохмотьях, с пустыми глазами. Грот отдал краткие распоряжения, указывая на Лёху: «Нового привез. В общий барак. Кормить по нижней норме. Работа – с завтрашнего утра».
Лёху толкнули вперед, к низкому, длинному, уродливому строению из камня и глимы – рабским казармам. Вонь немытых тел, плесени и отчаяния ударила в нос. Он машинально поднял голову, бросая последний взгляд на замок, это жалкое воплощение чужой власти над ним.
И в одном из высоких, узких окон, едва освещенном изнутри, он увидел ее.
Женщину. Молодую. Силуэт был строгим, даже в полутьме угадывались прямая спина, высоко поднятая голова. Свет из комнаты падал на ее лицо. Холодное. Невероятно красивое, но словно высеченное из льда. Высокие скулы, прямой нос, тонкие губы. И глаза. Даже с такого расстояния Лёха почувствовал их взгляд. Не любопытство, не жалость. Оценку. Холодную, отстраненную оценку нового инструмента, нового куска говорящего мяса, пригнанного в ее нищее имение.
Это была Элина фон Даркель. Сестра графа. Существо из другого мира, мира господ, недосягаемая, как звезда. И в этот миг, сквозь грязь, боль и унижение, в Лёхе, помимо ужаса и ярости, шевельнулось что-то новое. Острый, колючий, запретный интерес. Зерно одержимости, упавшее в благодатную почву отчаяния.
Затем окно опустело. Свет погас. А Лёху грубо толкнули в зев темного, вонючего барака, в его новую реальность. Реальность раба. Первый день в Астраэле подошел к концу. Ад только начинался.
Лязг тяжелого засова, вонзившегося в скобы снаружи, отозвался в Лёхиной груди глухим ударом. Не просто заперли. Замуровали. В темноте, густой и вязкой, как деготь, смешанной с запахами, от которых свело желудок: немытые тела, плесень, моча, гниющая солома и глубокая, въевшаяся в стены безнадега. Барак. Его новый дом.
Его толкнули в спину, и он едва удержался, спотыкаясь о что-то мягкое и издавшее стон. Внутри было чуть светлее – тусклый отсвет факела или масляной лампы пробивался из дальнего угла, выхватывая из мрака жалкие очертания. Нары в три яруса вдоль стен, больше похожие на полки для дров, заваленные темными комьями – спящими или просто недвижимыми телами. Посередине – грязный проход, залитый той же липкой жижей, что была и снаружи.