– Ну, не совсем с чудесами, – буркнул Игорь. – Хотя, если зарядку не найдёте – будет чудо, если смартфон выживет.
– Смартфон?
– Устройство. Карманный шаман.
Мужик перекрестился, потом быстро повернулся и громко зашептал соседу. Второй тоже перекрестился, третий на всякий случай плюнул через левое плечо.
Появилась Настасья.
Шла уверенно, в руке – корзина, в глазах – вопрос.
– Ты кто будешь, правда? Не выдумывай. Я людей чую.
– В смысле «чую»?
– Слово, походка, как глаза бегают. Не с этих мест ты. Да и не с Литвы. Ты чужой.
– А ты – психоаналитик?
– Лекарка я. С рождения всех лечу. Но таких, как ты, лечить поздно – ты не болен. Ты вывернутый.
– Спасибо. А ты, между прочим, первая, кто не пытается тыкать в меня вилами.
– Ещё не вечер.
Она поставила корзину на пень. Изнутри показалась голова дохлой курицы. Жбан непроизвольно отпрянул.
– Это ужин?
– Это компресс. У Яши нарыв.
– Ты как-то… экспрессивно лечишь.
Настасья усмехнулась.
– А ты – как-то суетливо живёшь.
Молчание зависло на ветру. Пахло дымом и… варёной репой. Где-то вдалеке пел петух, как будто страдая. Жбан снова ощутил жжение под левой лопаткой: там, где обычно ноет чувство, что всё идёт к чёрту.
– Послушай, – начал он, – а какой сейчас… эм… год?
Настасья хмыкнула.
– От Рождества Христова – семь тысяч с чем-то, а по лету от основания хана нашего – ныне год сорок третий. А что?
– Просто хочу понять, насколько у меня проблемы со службой безопасности времени.
Настасья щурилась.
– Ты воин?
– Ну, как тебе сказать… Я файлы сортирую. Говорю людям, где баг, а где фича.
– Это княжеское дело?
– Можно и так сказать. Правда, у нас князья – это, в основном, руководители среднего звена.
Настасья вздохнула.
– Ты странный, Жбан.
– Да, я знаю. Даже в Москве я – странный. А тут… ну, видимо, я инопланетянин.
Она не спросила, что значит «Москва». Она просто поджала губы и сказала:
– Пойдём. Ты должен поговорить с Леонтием. Он… старый. Но не глупый. Может, поймёт, откуда ты вылез.
– А если не поймёт?
– Тогда, быть может, поймёшь ты сам.
Они шли через деревню.
Крыши покрыты дёрном, заборы гнуты временем. Воздух густ с копотью. Детвора – босая, с соплями, с палками в руках. Одна девочка держит тряпичного петуха и шепчет: «Чур меня, чур…»
Игорь шёл и чувствовал – его походка, язык, взгляд – всё чуждо. Он был пикселем среди мазков гуаши. Словно график из Excel провалился на бересту.