Но что, если вместо этого ты чувствуешь пустоту в ответ? Что, если ты зовёшь его – а он будто не слышит? Что, если ты всё время рядом, а он всё равно где-то далеко?
Почти два долгих, мучительных года – столько длился мой путь от постановки диагноза до того момента, когда мой сын был почти полностью здоров. Два года борьбы, боли, страхов, бессонных ночей и бесконечных вопросов без ответов.
Но когда-то всё было иначе…
Мой ребёнок родился абсолютно здоровым. Несмотря на то, что кесарево сечение в 36,5 недель было вынужденной мерой из-за холестаза, он появился на свет крепким: 3 кг 200 г, 52 см, 7/7 баллов по шкале Апгар. Он был спокойным, хорошо развивался, шёл «по расписанию». В полтора месяца начал гулить, в 11 месяцев сделал свои первые шаги. Он редко болел, и даже когда я начала водить его в бассейн в пять месяцев, он быстро освоился: уже через месяц нырял и пытался плыть самостоятельно. Никаких подозрений ни у меня, ни у педиатров не возникало по поводу неправильного развития малыша.
Он смотрел в глаза – долго, внимательно, с настоящим интересом. Он тянулся на руки, обнимался, прижимался, смеялся своим неповторимым, заразительным смехом. У него был этот особый, чистый свет в глазах – настоящий, живой, любопытный.
Он обожал пробовать новое: еду, игрушки, ощущения. Любое новое блюдо он встречал с восторгом, пробовал с жадностью. Был любознательным, общительным и, казалось, невероятно эмоционально включённым. Он легко реагировал на происходящее, искренне смеялся, если кто-то спотыкался или что-то падало – не злорадно, а по-детски весело, как будто говорил: «Вот это да! Смешно!»
Его развитие шло по графику. Мы не торопились, но и не отставали. Он рос, как растут миллионы детей: с открытыми глазами и открытым сердцем. Я тогда даже представить не могла, что что-то может измениться.
Но в полтора года все изменилось…
После очередной вирусной инфекции, которая сначала казалась обычной, я вдруг почувствовала, что что-то не так. Это было не похоже на временную слабость или постболезненное состояние. Это было похоже на то, как будто часть его ушла. Он стал другим. Не сразу. Не резко. А как будто постепенно тускнел. Стал меньше смотреть в глаза. Перестал откликаться, когда я его звала. Стал уходить в себя, играть один и как будто перестал быть с нами.