Он медленно кладёт ладонь на холодное стекло. Отпечаток стирается мгновенно: зеркало дышит конденсатом, как живое.
Кабинет вновь закрыли плёнкой, опечатали. Свет гаснет. В коридорах гасятся лампы. На часах 07:14.
В саду, между липами, начинает сереть утро. Грани особняка тают в тумане, и кажется, что дом снова исчезает в собственной истории, скрывая под штукатуркой чьи-то шёпоты.
Но Волков уже слышит. Не голоса умерших, а шорох деталей: крошечный обломок фарфора, незакопченную сторону поленьев, мутную каплю лака на плинтусе. Эти звуки тоньше дыхания. Их легко пропустить.
Он выходит на террасу, прижимает воротник пальто. Слишком рано для дрожи от холода, но поздно для иллюзий. Новое дело только на миг похоже на другие: здесь преступление – ткань, а нить в ней сплетена ещё до того, как родилась эта семья.
Вдалеке по крышам разбегается ворона. Шуршит гравий аллеи. Часы на фасаде бьют семь.
Игорь Волков закрывает глаза, переводит дыхание и впервые за долгое время произносит, пусть шёпотом, но без сомнения:
– Если стены научились говорить, я научу их шептать правду.
Туман поднимается к кронам деревьев, расцветая серо-золотистой дымкой, пока ночь окончательно уступает день – дню, который уже никогда не будет тихим.
Глава I – «Жертва»
Аллея перед домом выглядела, как забытый кадр немого фильма: липы тесно сплели кроны, и утренний свет просачивался полосами, будто кинолента заело. Гравий тихо хрустел – не от шагов: ночь вымела улицу дочиста, оставив только крошки от облупившейся коры. Особняк в глубине парка стоял закрытой шкатулкой. Из дали казалось, что фасад вырезан из дымчатого стекла. На фронтоне темнела дата «1874», а ниже – крылатый девиз первого хозяина: Audit Silentia, «Тишина слушает».
С годами крылатая фраза стала пророчеством: дом действительно слушал – с упорством больного, всматривающегося в пульс по косвенным признакам.
У ворот на чёрном металле висела свежая пломба полиции, но скобы держали лишь верхнюю створку – нижние шарниры так истлели, что створка сдвигалась сама, когда ветер находил нужный тон. В это утро ветер держал паузу, будто знал: чужое дыхание здесь лишнее.
Игорь Волков вышел из служебной машины раньше остальных. На погонах – просто капитан юстиции, в документах – «прикреплён к отделу старых дел», а во взгляде – усталость человека, переехавшего собственные ориентиры. Когда-то он верил, что истина – точка; теперь видел, что она – мозаика, и каждый фрагмент может оказаться чужим.