В «Храмах» резервантам за каждого принесенного ребенка выплачивают приличное вознаграждение, и всем плевать, твое это дитя или ты украл младенца, перед этим прирезав мамашу. За неклейменого ребенка можно получить триста деньков, а это, считай, год жизни. Ребенка клеймили, вносили его данные в реестр и до пяти-шести лет содержали в приюте при «Храме», а затем выбрасывали в человейник, на попечение детишек постарше в так называемые детские общины.
С отпрысками граждан все обстояло еще веселее. Граждане, то есть те люди, которые имеют лицензию на ПРОЖИВАНИЕ в городах, получают от магов огромные льготы за рождение ребенка – единовременную выплату, пособие и бесплатное продление лицензии, но лишь до исполнения чаду пяти лет. С этого возраста ребенок считается полноценным гражданином и должен, как и его родители, оплачивать свое нахождение внутри крепостных стен. Само собой разумеется, что подавляющее большинство четырех-пятилетних граждан оказываются в человейнике, получая жестокий жизненный урок, клеймо на руку и статус резерванта. А их счастливые родители производят на свет новое чадо, которому уготована та же участь.
Впрочем, почему Ника не сдали храмовникам, да еще и избили до полусмерти, остается загадкой. Обычно граждане не гнушаются возможностью получения «последнего барыша» и самолично приводят детишек в храм. Обычная практика, хоть и душераздирающее зрелище.
Я невольно взглянула на чистое правое запястье братишки, где у всех «нормальных» резервантов, включая меня, находится клеймо, и вздохнула. Все наши беды из-за этого проклятого клейма на моей руке. Если бы не оно…
Ник поднял на меня взгляд, и я поспешила отвернуться, нарочито пристально вглядываясь в роскошную, начищенную до блеска раму разбитого зеркала.
– Черт, малыш, сколько можно крутиться перед зеркалом? Красивая ты, красивая, вали уже одеваться. Время поджимает.
– Раз в полгода натаскает воды, еще и поторапливает, – буркнула я, но братишка услышал и, конечно же, не смог промолчать.
– Ну на фиг, если ты будешь еще и чистая, я задолбаюсь хоронить твоих ухажеров.
– Что? – я опешила от его слов и хотела уже было встать несуществующей грудью на защиту потенциальных жертв моей «неземной красоты», но, взглянув на свое отражение, лишь горько усмехнулась. – Очень смешно. Твое чувство юмора по-прежнему на уровне корневой системы Олитана Глубинного.