Что происходит – никто толком не знал. Только слухи и обрывки сообщений по рации из штаба. Мы стояли на постах, меняли смены, не задавали лишних вопросов.
Зима (или то, что от неё осталось) держалась крепко. И армия – тоже.
В последние дни среди наших появились странности. Раньше срочники только и делали, что нудели о доме – кто про Казань, кто про Тюмень, кто про Нижний. После первых тревожных ночей кто-то пытался смотаться, рвался за забор, писал рапорты. Но потом будто что-то переломилось – один за другим становились тихими, замкнутыми. Ни разговоров, ни улыбок, только выполняют приказы – и всё, без вопросов. Было что-то неправильное в их молчании. Словно не страх заставлял замолкать, а что-то внутри – упорядочивалось, гасло. Некоторые люди, с которыми я раньше делил смену, теперь будто и не узнавали – не потому что забыли, а как будто не надо было больше ничего помнить. Просто шаг, команда, тишина.
В столовой шептались: «Наши того… как в отключке, пустые глаза, будто робот». Офицеры только отмахивались: «Психика не выдерживает, у некоторых и раньше случалось». Кто-то предположил, что командование вкололо какое-то успокоительное, «для профилактики возникновения паники». Никто не знал, что на самом деле – сами такие же были с первого дня.
Я видел, как несколько раз кто-то из «молодых» начинал метаться к воротам, а потом вдруг замирал, поворачивался – и шёл в строй, даже не оборачиваясь. На вопросы не отвечал, мог стоять на посту по шесть часов, не шевелясь.
Тогда я ещё думал – мало ли, нервы, на морозе у всех крыша едет…
Автобус остановился у ворот ближе к полуночи – не первый и не последний раз за эти дни. В эту ходку удалось собрать сорок три человека: матери с детьми, старики, несколько мужиков, которые, судя по всему, шли сюда пешком от самой трассы. Вышли тихо, по одному – никто не спешил, никто не толкался.
Солдаты по привычке выстроились у входа в ангар. Старший офицер прошёлся со списком, коротко махнул рукой:
– Все внутрь, – и люди двинулись, натягивая воротники, утирая носы. Дети спрашивали вполголоса: «А покушать дадут?» – женщины только кивали.
Внутри – бетонный пол, вдоль стен нары и самодельные лежаки. В углу – печка, вокруг неё теснота: сюда первым делом жмутся те, кто промёрз за дорогу.
Солдаты быстро отмечали фамилии, бегло спрашивали: нет ли раненых, не нужна ли помощь. Кто-то молчал, кто-то только отмахивался, стараясь занять угол у стены или поближе к теплу.