Лицо Йоргена, одутловатое и красноватое от постоянного воздействия ветра и недосыпа, было обрамлено щетиной, которая то отрастала, то сбривалась в редкие моменты, когда он заезжал в мотели с душем. Небритость была частью его образа, как и мешки под глазами, которые, казалось, росли с каждым пройденным километром. Глаза, маленькие и глубоко посаженные, чаще всего выражали усталость и равнодушие, но иногда в них вспыхивала искра, напоминающая о когда-то существовавшей живости.
Его одежда? Это была история сама по себе. Помятые, выцветшие джинсы, растянутые футболки, которые явно пережили не один десяток стирок, и старая, кожаная куртка, протертая в локтях и на плечах от постоянного трения о сиденье. Отсутствие заботы о внешности было небрежным и осознанным выбором. Зачем стараться, когда твои единственные собеседники – это другие дальнобойщики, у которых такие же проблемы, и операторы заправок, которым глубоко плевать на твой внешний вид? Зеркало в кабине использовалось разве что для того, чтобы убедиться, что нос на месте, и что не затесалось слишком много крошек на усы.
Волосы, редкие и седеющие, были давно подстрижены под машинку, не требуя никакого ухода. Руки, широкие и мозолистые, с постоянно грязными под ногтями, были руками человека, который привык к физическому труду, несмотря на свой сидячий образ жизни. Эти руки умели держать руль тысячи часов, разбирать сломанные детали, затягивать болты и открывать пивные бутылки.
За все эти годы дорога превратила Йоргена в живое воплощение стереотипного дальнобойщика: одинокого волка, который не признает никаких правил, кроме дорожных, и живет по своим собственным часам. Он не стремился к общению, не искал приключений, не мечтал о славе. Его жизнь была ограничена кабиной, дорогой и грузом, который нужно было доставить из точки А в точку Б.
Он был «королем дорог» не потому, что обладал властью или богатством, а потому, что дорога была его единственным миром. Он правил в этой пыльной, монотонной вселенной, и его грузовик был его троном. В нем не было ни грамма тщеславия, ни намека на гордость. Только усталость и смирение перед своей судьбой. И именно в этом его портрете, казалось бы, завершенном и неизменном, скрывалась невидимая трещина, которая очень скоро должна была расколоть его привычную реальность на части. Он еще не знал, что эта массивная фигура, которую он видел в зеркале, скоро будет вынуждена бежать, пыхтя и задыхаясь, от преследователей, и что его внешний вид станет скорее обузой, чем защитой.