Представляется абсурдным утверждать, что если бы такой закон действовал в Англии, то Англия не стала бы препятствовать его принятию в Британнуле. Это само собой разумеется. Но именно потому, что в Англии еще живы старики, в Британнуле страдает и молодежь, и старики. Премьер-министру на Даунинг-стрит было семьдесят два года, когда мы лишились возможности осуществить наш проект, а министру по делам колоний – шестьдесят девять. Если бы они были среди нас, и если бы нам позволили использовать нашу мудрость без вмешательства дряхлой старости, где бы они были? Я хочу со всем уважением сказать о сэре Уильяме Гладстоне. Когда мы назвали нашу столицу в его честь, мы были прекрасно осведомлены о его достоинствах. Он не обладает красноречием своего прадеда, но он, как утверждают нам, надежный человек. Что касается министра по делам колоний короны, одной из которых, увы, снова стала Британнула, то я, признаться, не нахожу его великим государственным деятелем. Нынешний герцог Хэтфилд не обладает ни дерзостью, ни благоразумием своего деда. Он был избран в нынешнюю Верхнюю палату как убежденный антицерковный либерал, но у него никогда не хватало духа стать настоящим реформатором. Именно благодаря "чувствам", которые, несомненно, наполняют сердца этих двух противников Установленного срока, доктрина Установленного срока на некоторое время угасла в Британнуле. Печально думать, что сила, интеллект и дух человечества должны быть побеждены той самой невежественностью, которую они хотят изгнать из мира.
Два года назад я стал президентом той страны, которую мы с гордостью называли восходящей империей южной части Тихого океана. И, несмотря на все внутренние противоречия, колледж Установленного срока был уже достроен. И тут я получил от британского правительства грозное извещение о том, что Британнула перестала быть независимой и вновь была поглощена материнской державой в составе колоний Короны. Как была воспринята эта информация, и с какой готовностью к ней отнеслись британнульцы, я сейчас и расскажу.
Признаюсь, я сам поначалу не был готов повиноваться. Мы были маленькими, но независимыми и подчинялись Великобритании не больше, чем Саломоновым островам или Таити. Мы вправе сами устанавливать свои законы, и до сих пор мы принимали их в соответствии с установлениями и, надо сказать, предрассудками так называемой цивилизации. Теперь мы сделали первую попытку выйти за эти пределы, и нас тут же остановила вздорная дремучесть стариков, которых, если бы Великобритания осознавала свои интересы, она бы уже заставила замолчать, приняв закон о Установленном сроке самостоятельно. В уже написанной истории мира нет более яркого примера беспричинной тирании. Но мои братья-британулльцы не согласились со мной в том, что в интересах грядущих поколений наш долг – скорее умереть на своем посту, чем поддаться угрозам герцога Хэтфилда. Одна британская канонерская лодка, заявили они, в гавани Гладстонополиса приведет нас к порядку. К какому порядку? 250-футовая паровая махина, без сомнения, могла бы раздавить нас и разнести в пух и прах наш колледж Установленного срока. Но, как уже было сказано, капитан канонерской лодки никогда не осмелится прикоснуться к шнуру спускового механизма, который произведет столь масштабное разрушение. Англичанин не решится сделать выстрел, который может привести к гибели пяти тысяч его соотечественников до наступления их Установленного срока. Но даже в Британнуле все еще царит страх. По общему мнению жителей острова, было решено, что мы должны признать этого губернатора и вновь присягнуть на верность Британской короне. Сэру Фердинандо Брауну разрешили высадиться, и по ликованию, устроенному на первом балу в Доме правительства, как я уже успел узнать с тех пор, как покинул остров, выходило, что бриттанульцы скорее радовались, нежели наоборот, своему рабству.