– Анна общается с духами, – рыдала Жанна. – Это старое цыганское проклятие, оно настигло меня за грехи.
Александр Дмитриевич в проклятия не верил, он посчитал, что у Анны редкое психическое заболевание и поднял на уши весь свет столичной психиатрии. Но коллеги лишь разводили руками, девочка развивалась нормально, быстро думала, решала сложные для своего возраста задачи. Смены настроения от безудержной весёлости, до мрачного уныния объясняли первым трудным возрастом.
Временами Анна, действительно, совсем не отличалась от своих сверстниц – резвилась, хохотала, шалила. Но случались часы полного забвения. Складывалось впечатление, что её просто нет, что душа этого ребёнка отправилась в самостоятельное путешествие, оставив родным и близким лишь свою пустую оболочку. Жанна плакала и молилась, Александр Дмитриевич читал книги по лечению душевных больных, а девочка просто жила дальше, как умела.
Анне шел восьмой год, когда отец купил новый гостиный гарнитур. Резной орнамент этого дорогого великолепия изображал сцены битв крылатых львов и благородных единорогов. Античный сюжет сразу же притягивал взгляд и зачаровывал замыслом искусного резчика. А зеленая бархатная обивка дивана и стульев заставляли размышлять о расслабляющей неге прекрасного Эдема.
Новая мебель по-хозяйски расположилась в гостиной на втором этаже, безжалостно выставив в сад старые стулья. Теперь, когда балконная дверь была распахнута настежь, а ветер раздувал оконные портьеры, соседский флюгер и две старые березы громко обсуждали эту сказочную роскошь.
Помимо стола, шести стульев и длинного дивана в комплект гарнитура входило большое кресло с высокой царственной спинкой, которое долго не знали, куда определить. Оно сразу стало вести себя как обособленный предмет мебели и не захотело вписаться в уют гостиной. Сначала его поставили возле камина, но произошла странная вещь, кресло словно стало забирать в себя всё тепло. Сидеть в нём было невыносимо жарко, а сразу за спинкой ощущался контрастный ледяной холод. В конце концов, кресло убрали к дальней стене под фамильный портрет отцовского предка. На холсте был изображен хмурый старик в чёрном сюртуке с пронзительными всевидящими глазами.
С тех пор в кресле сидеть стало совсем неуютно. Оно или топило в себе, вызывая ощущение утомления, или, наоборот, становилось жёстким и холодным, как каменный трон египетского истукана. Конечно, ни о чем потустороннем никто не думал, просто кресло признали неудобным, и сидеть в нём не любили.