Над истерзанной Россией сгустилась мгла, какой еще не видел свет. Но даже в этой беспросветной тьме, под нескончаемый вой ходячих упырей и скрежет брони о сталь, в сердцах немногих уцелевших, закаленных огнем и сталью, еще теплилась слабая, но упрямая искра надежды. Искра, которую им предстояло либо раздуть в очистительное пламя возрождения, либо позволить ей бесславно угаснуть под ледяным дыханием мертвого мира…
Степь да степь кругом… и мертвяки!
Багряный рассвет лениво выползал из-за зубчатого горизонта, окрашивая бескрайние, выгоревшие заволжские степи в тревожные тона. Воздух, еще не раскаленный дневным зноем, был пропитан горьковатым запахом полыни и едва уловимым, въедливым душком тлена, который ветер приносил с безымянных пустошей, где еще недавно кипела иная, нечеловеческая жизнь. На заброшенном полустанке, носившем когда-то поэтическое, а ныне зловеще-ироничное название "Багряный закат", полторы тысячи верст к востоку от агонизирующей Москвы, застыл стальной исполин – бронепоезд "Победа". Его закопченные, израненные в бесчисленных стычках бока тускло отсвечивали в первых лучах солнца. На платформе перед одним из вагонов, под защитой башни с тяжелым пулеметом, разворачивалась утренняя, почти мирная сцена, диссонирующая с окружающей действительностью.
Василий Иванович Чапаев, в своей неизменной, пропахшей дымом и потом бурке, наброшенной на плечи даже в это раннее утро, и с шашкой, привычно лежавшей на коленях, хмуро склонился над перевернутым патронным ящиком. На его грубо сколоченной поверхности были нацарапаны клетки для шашек. Фигурки, выточенные из дерева и обугленных гильз, замерли в напряженном противостоянии.
– Думай, Петька, думай головой, а не сердцем – густым басом рокотал Чапаев, постукивая костяшками пальцев по ящику. Его взгляд, острый и пронзительный, каким он оглядывал поле боя, сейчас был сосредоточен на черно-белом поле – тут тебе не кавалерийская атака, тут каждый ход – как снаряд в цель. Просчитаешь – победишь. Промажешь – сам под раздачу попадешь. Видишь, куда твой удалец рвется? Прямо в пасть к моим волкам.
Петька Исаев, верный ординарец, сидел напротив, подперев голову кулаком. Его молодое лицо, обычно сияющее неунывающим оптимизмом, было сосредоточенно-напряженным. Он искренне старался постичь премудрости шашечной стратегии, но мысли его, казалось, витали где-то далеко, за пределами этой маленькой, импровизированной баталии.