Девочка просто училась играть на скрипке.
Совершенно обессиленный я опустился на какую-то лавочку. И очень долго сидел в угрюмом оцепенении. И как внезапное озарение! А если эту унылую картину исправить. Пусть девушка играет очень хорошо, нет гениально! И пусть будет Моцарт.
Итак: обнаженная рябина, украшенная алыми ягодами, окутанная светом, красивая девушка в изумрудном платье, играющая Моцарта.
В дальнейшей моей жизни всякое бывало. И скрипка Моцарта всегда выручала.
***
Кажется, у Куприна встречались подобные типажи; огромный шелковый платок – лиловые розы на блестящем зеленом фоне – был накинут на жирные обвисшие плечи. Под длинный грязно-красный сарафан поддета серая вязаная фуфайка. Ступни ног почти мужского размера одеты в черные туфли с тупыми носками на низком каблуке. Туфли украшены кокетливыми золотистыми завитушками. Но самое вкусное было повыше к вечернему подсвеченному фонарями небу; там находилось лицо: тяжелые линии, бугристая желтоватая кожа, под низким лбом, по обеим сторонам крючковатого носа, располагались маленькие круглые немигающие глазки, в которых, время от времени, вспыхивали искорки животной злобы вперемешку с умной хитростью. Но украшением этой замечательной физиономии были конечно губы, пухлые, неестественно красные, сложенные бантиком, с постоянными капельками слюны, которую слизывал темный острый язык быстрыми змеиными бросками. Голова женщины была в движении: лента, перехватившая на затылке косичку иссиня черных волос, с желтыми треугольниками на концах, совершала круговые взмахи как бы размечая территорию.
Она стояла спиной к разноцветному бульварному фонтану и была своеобразным центром бурлящего людского пространства. Именно она и послужила причиной моего странного духовного срыва. Точнее … не она сама, … а те девочки, которые выныривали из толпы, словно повинуясь какому-то болезненному импульсу, в строгой очередности, с разницей до тридцати минут. Каждая из них останавливалась под немигающим взглядом, бросала в полураскрытую сумку деньги, получала бумажку, читала ее, исчезала в переменчивом сумраке.
Я же хорошо помню шестидесятые годы. Мы веселой гурьбой после экзаменов шли по утренней улице и на наших девочках коричневые платьица, белые фартуки, белые воротнички, белые гольфы и белый пушистый бант над детской тонкой шеей.