Их было четверо, но они не были единым целым. Четыре тени, вырванные из ноябрьской тьмы тусклым светом единственной лампочки, свисавшей с гнилой балки. Тьма и дождь делали их почти невидимыми, и эта невидимость была для них сейчас главной ценностью, главной броней. Свет выхватывал из мрака лишь детали, осколки образов: мокрый до черноты эполет шинели, блеск молодых, голодных глаз, измазанный глиной рукав гражданского пальто, пар, вырывающийся изо рта напряженными облачками.
В центре этого шаткого круга света на полу стоял он. Предмет. Тяжелый, обитый потемневшим железом армейский ящик. Он не принадлежал этому месту, этому заброшенному складу, чей скелет чернел на фоне низкого, беременного дождем неба. Ящик казался инородным телом, осколком иной реальности, который они четверо пытались втолкнуть в горло этой, своей.
Двое поддели его ломами. Доски под ногами заскрипели, застонали, как будто сама земля не хотела принимать чужой секрет. Они подняли ящик. Мышцы на их спинах напряглись под мокрой тканью. На мгновение все замерли, как на плохой фотографии, – группа людей, совершающих не то таинство, не то святотатство. Затем они опустили его в темное, пахнущее подвальной сыростью чрево подпола. Ящик вошел глухо, по-мертвецки, без эха.
Один из них, тот, что в шинели, выпрямился. Он смотрел в темный провал, будто видел не просто спрятанный ящик, а целую цепь будущих событий, отражающихся в его зрачках.
– Это наш билет, – голос у него был тихий, но он резал спертый воздух склада, как скальпель. – В будущее.
Другой, тот, что в пальто, нервно хохотнул. Смех вышел коротким и мокрым, как кашель. Он вытер рукавом лицо.
– Или на тот свет.
Наступила тишина. Тишина, в которой слышно было только однообразное бормотание дождя по дырявой крыше и биение четырех сердец, играющих одну и ту же партитуру страха и алчности. Они смотрели друг на друга. Сейчас между ними не было дружбы. Было только знание – общее, липкое, как грязь на их сапогах. Знание, которое делало их одновременно и братьями, и смертельными врагами. Это была первая, еще невысказанная игра, в которую они сыграли. Игра под названием «Мы и Они» – мы, те, кто знает, и они, весь остальной мир, который не знает ничего.
Третий, самый молчаливый, тот, чьего лица почти не было видно под низко надвинутой кепкой, кивнул в темноту подпола. Он задал главный вопрос, формулу их нового бытия.