Потом они возвращаются в реальность, и в уши бьет звенящая тишина, изредка разбавляемая криками патрулей. Энтони проверяет подвальную дверь, почти сливающуюся со стеной. Если не знать, где вход, никогда в жизни не попадешь в этот подвал.
– Ну, хотя бы не придется искать больницу, – вздыхает Дональд. – Можем пересидеть облаву. – Он мечется из стороны в сторону и добавляет: – Арнольд был свидетелем существования концлагерей! Он столько всего пережил, чтобы все равно умереть от руки нацистов! Как мы теперь откроем глаза англичанам и американцам на зверства рейха? Это был наш единственный свидетель…
Ким задумывается о терзающих его мысли цифрах 3058 на 2100, которые не отпускали его всю дорогу, и его озаряет.
– Вера! Та девушка из России! Она тоже знает про концлагеря. Она в оккупации и может переслать нам видео.
Все задумчиво смотрят на него.
– Хорошая мысль, – кивает Энтони. – Только для этого надо выйти в Киберрайх, а наши слепки теперь в черном списке нацистов. Подключаться из общественных мест больше нельзя!
– Как они вообще нас выследили? – спрашивает Гай Берджесс.
– Ума не приложу. Возможно, научились искать следы взлома. Ладно, в больницу спешить не надо, значит, переночуем здесь, а завтра навестим Алана. Без него путь в Киберрайх нам заказан.
– На завод тоже лучше не соваться, – соображает Ким. – Теперь мы окончательно вне закона.
Некоторое время они пытаются успокоиться и настроиться на сон в одном помещении с мертвым человеком. Не у всех это получается, и приходится выжидать, пока уровень адреналина в крови снизится. Чтобы убить время Гай подходит к низкому окошку в приямке подвала и смотрит на высаженное в честь Ньютона дерево.
– Такая же яблоня триста лет назад помогла сэру Ньютону создать науку, какой мы ее сегодня знаем.
– К чему это ты? – нервно бросает Дональд.
– Да вот думаю… Каким выглядел бы наш мир без научных прорывов? Ведь были моменты, когда судьба человечества зависела, к примеру, от одной пули.
– Опять ты про свою теорию, – отмахивается Ким. – Про дуэль Галуа?
– Именно! Попади пуля на пару сантиметра правее, гениальный математик погиб бы в свои двадцать лет, а значит, не помог бы Бэббиджу с первым в мире компьютером, не женился бы на первой женщине-программисте, а их гениальный сын не создал бы эти кристаллы. Не появились бы «Эварист-1» и «Эварист-2», мир не стал бы таким «прекрасным», – Гай рисует в воздухе кавычки, – а значит, не стал бы таким ужасным. Кто знает, как все могло бы повернуться?