Но здесь, в «Лимбо», утро всегда начиналось с шипения.
Иона Крафт открыл глаза за две минуты до того, как таймер на его старом швейцарском хронографе должен был издать робкий механический щелчок. Он протянул руку и легким движением предотвратил это микроскопическое насилие над тишиной своей комнаты. Привычка. В «Лимбо», в этом аналоговом гетто на задворках рационального мира, собственная тишина была роскошью, которую приходилось оберегать.
Он сел на кровати, и старые пружины отозвались скрипом, похожим на стон виолончели. Воздух в комнате был плотным, пах пылью, остывшими радиолампами и старой бумагой. В отличие от кондиционированного и обогащенного серотонином воздуха Веритаса, здесь можно было дышать историей. Или, по крайней мере, ее распадом.
Первый ритуал. Иона подошел к массивному ламповому усилителю, занимавшему почетное место на дубовой полке. Его корпус из темного дерева и меди выглядел как алтарь забытого культа. Он щелкнул тумблером, и в стеклянных колбах загорелся теплый, оранжевый свет, похожий на закатное солнце в миниатюре. Динамики издали низкий, бархатный гул – фоновый шум вселенной, предшествующий музыке. Это был звук ожидания, звук возможности.
В Веритасе музыка не играла – она транслировалась. Ненавязчивые, гармонически выверенные композиции лились из скрытых динамиков, их темп и тональность менялись в зависимости от времени суток и среднего уровня кортизола в квартале. Утром – бодрящий минимализм, днем – мотивирующий эмбиент, вечером – успокаивающий лаунж. Саундтрек к жизни без случайностей.
Усилитель Ионы был бунтом. Его шипение и треск были декларацией независимости.
Второй ритуал: кофе. На кухне, втиснутой в нишу между стеллажами с книгами, все было подчинено строгой геометрии процесса. Керамические жернова ручной мельницы. Медный джезве с длинной деревянной ручкой. Песочница с кварцевым песком, нагреваемая спиралью. Иона отмерил ровно одиннадцать граммов эфиопского зерна, его пальцы двигались с точностью хирурга. Он начал вращать ручку мельницы, и комната наполнилась сухим, терпким ароматом и ритмичным шорохом – звуком превращения твердого в порошок, бытия в потенциал.
Он никогда не делал этого наспех. Каждый жест был частью медитации, способом заякорить себя в тактильном, реальном мире. Он помнил, как на одном из семинаров в «Эго-Аналитикс» лектор с энтузиазмом рассказывал о «Нутри-Синтезе 3.0» – геле, который обеспечивал идеальный баланс питательных веществ и вызывал легкое чувство удовлетворения. «Это освобождает когнитивный ресурс от архаичных процессов приготовления и приема пищи», – говорил он. Иона тогда подумал, что именно эти «архаичные процессы» и были тем, что отличало жизнь от простого функционирования.